Черная линия - Жан-Кристоф Гранже

Она поняла, что психоз Марка безнадежен: даже увидев труп своего врага, он не перестанет бояться худшего, он будет приписывать убийце сверхъестественные способности. Марк вышел из комы, но не избавился от своих кошмаров.

И никогда не избавится.

Он неизлечим.

Хадиджа выписалась из больницы.

Она оставила Марка, сероватого доктора, золотистого полицейского.

Все, что связывало ее с полученной травмой.

Она вернулась в свою квартиру на авеню Сегтор. В свой кабинет. К своей диссертации. К своим философам. Но все стало чужим. После того, что она пережила, философские теории представлялись ей какими-то абстрактными. Чтобы не сказать абсурдными.

Зато она с удивлением обнаружила, что снова пользуется спросом в мире моды. Ее не забыли.

К ней обращались многие агенты, стремившиеся перехватить эстафету Венсана, Ей звонили фотографы, кутюрье, представители агентств. Разве они не знали, что она изуродована? Разве в мире «высшего совершенства» кому-то может быть нужна девушка с дырявыми губами?

Она ошибалась. Сначала ее визажистка Марина объяснила, что на фотографиях следы будут незаметны. Вопрос пудры и освещения. Но самое главное, ее внешность соответствовала «тенденции», и пока эта тенденция сохраняется, у нее может быть протез вместо ноги — фотографы все сделают как надо.

И к тому же — еще одна неожиданность — с ввалившимися щеками, с короткими волосами ее лицо стало еще выразительнее. Теперь ее красота приобрела остроту и твердость кремня.

Да и дело Реверди, наделавшее столько шума, придало ее облику ту толику реальности, тот запах серы, которого так не хватало большинству девушек ее профессии. Хадиджа никогда не была бесцветной. А теперь она стала просто ослепительной — самой яркой звездой зимнего сезона 2003 года.

Из вызова, из чувства долга она согласилась подписать контракты.

И снова пошла по дороге света.

Но очень скоро, несмотря на все принятые ранее решения, она вернулась к Марку.

Просто, как казалось ей, из солидарности.

Каждый день она навещала его в залитой солнцем палате. После ничего не значащих слов между ними воцарялось молчание, густое, как молоко. Белое, гладкое, неподвижное. Марк находил удовольствие в немоте. Хадиджа не пыталась его нарушать. Она знала, что за этим молчанием скрываются безысходные мысли, и у нее не возникало ни малейшего желания узнать их.

Иногда в коридоре она встречала врачей, которые ее успокаивали: Марк поправляется. Скоро его выпишут. Она понимала и то, чего ей не говорили: он находился под наблюдением. Наблюдением психиатра. Состояние его психики беспокоило всех.

Он не разговаривал, почти не ел, много спал. Казалось, во сне он находит убежище. Если ему снились те же кошмары, что и Хадидже, это вряд ли могло его успокоить. Но она угадывала, что он нарочно погружается в эти видения. Словно его манили, притягивали самые страшные воспоминания. Словно, — при одной мысли об этом у нее стыла кровь, — через эти сны он пытался установить контакт с Реверди…

Впрочем, и наяву он проявлял признаки постоянного беспокойства. Через своего адвоката он потребовал, чтобы перед его дверью постоянно дежурил охранник. Следователь не заставил себя упрашивать, подтвердив тем самым то, чего все опасались: в схватке в Ножан-сюр-Марн Реверди удалось выжить.

Двенадцатого ноября Хадидже удалось встретиться с психиатром, которому официально поручили наблюдать Марка Дюпейра. Маленький, сухонький, с очень темными волосами, с квадратной бородой, он выговаривал некоторые слоги с сильным немецким акцентом.

Продолжая чистить свою трубку, он сказал, как отрезал:

— Психических заболеваний не существует. Существуют только неулаженные конфликты.

Хадиджа закинула ногу на ногу и подумала: «Э-ге-ге!» В этот момент врач внимательно посмотрел на нее. Без сомнения, он заметил ее шрамы. Шесть маленьких дырочек над верхней губой, шесть на нижней — они окаймляли ее рот, как татуировка хной. Она ответила:

— Ну, думаю, конфликтов Марку хватило с лихвой.

— Вот именно. — Он вскочил, словно подброшенный пружиной. — Вот именно…

Он заходил по кабинету, раскуривая трубку:

— Марк не может смириться со всей этой жестокостью. Его психика отказывается принять ее существование. (Он размахивал трубкой, оставляя полосы дыма в воздухе.) Пф-ф-ф-ф! Вот какую роль играли его комы. Черное поле. Стертая запись. И именно по этой причине он сейчас и спит так подолгу: его разум снова пытается укрыться в бессознательном. Его суперэго…

Хадиджа резко положила конец этому жаргону:

— Что конкретно его мучит?

Он улыбнулся, как будто этот вопрос попал в самую точку:

— Ничего. У него нет никакого психоза. Никакого неврологического расстройства. Можно сказать, что Марка мучит действительность.

— Действительность?

— Его психика плохо приспосабливается к подобным событиям. Я имею в виду, к проявлениям крайней жестокости.

— Понятно.

— Вот что с ним происходит, — пожал он плечами. — Сейчас процесс идет в обратном направлении. Все зашло слишком далеко. Нападение Реверди разрушило его психические барьеры, его систему защиты. Ему не удается удержать эту жестокость на расстоянии.

— Что конкретно это значит?

Он показал трубкой на свой висок:

— Жестокость вошла в его мозг. Она заполняет его целиком. Марк больше не может думать ни о чем другом. Некоторые животные видят инфракрасные лучи, но не видят обычный свет. А Марк больше не воспринимает повседневную жизнь. Простые ощущения. Его разум не в состоянии различать их. Он полностью пропитан, пронизан Реверди и его жестокостью.

Теперь в речи доктора слышался скорее итальянский акцент. Много лет назад Хадиджа писала какую-то статью об итальянской «антипсихиатрии». Шестидесятые годы. Школа Франко Базальи. Период, когда открылись двери всех лечебниц. Этот тип вполне вписывался в картину.

— Повторяю еще раз, — отрезал он, — психических заболеваний не существует. Существуют конфликты.

— Я вас предупреждаю: если вы попытаетесь упечь его в психушку, я…

— Вы ничего не поняли. Марк нуждается в обычной жизни. Это единственное возможное лекарство. Завтра его выписывают.

Когда Марк вернулся домой, его ждала Хадиджа.

С его согласия она переехала к нему в квартиру. Накануне его возвращения она всю ночь мыла, терла, убирала. И обнаружила кладовку, что-то вроде маленькой комнатки под полом, где Марк хранил свои специальные книги и свои досье. Не в силах устоять, она погрузилась в изучение этих архивов. Ей казалось, что она проникает в мозг Марка. Десятилетия убийств, насилий, пролитой невинной крови. Свидетельства, биографии, психологические исследования — все было аккуратно рассортировано, описано, размечено. Классификация жестокости.