Решение номер три - Владимир Михайлов

– Передержала ты его, Мализа, право же. Ладно, постараюсь.

Герван помахал им и закурил сигарету. Целую пачку сын отвалил. Надо же!

Он докурил до половины, когда вернулась Марголиза с венком.

– Двадцать пять! – сказала она. – Ну цены! Прямо конец света. А ты бы и все тридцать отдал.

– Тоже мне венок! – фыркнул он. – Одни ромашки.

– Тебе и одуванчиков хватило бы. Бросай курить, пошли.

– Фиг тебе, – сказал Герван, – так я и бросил. На ходу докурю.

Марголиза, как ни странно, промолчала, и до площади они дошли в мирном безмолвии. Венок Герван надел перед самым торгом. Часы на ратушной башне как раз начали отбивать полдень.

* * *

Толпа шумела, колыхалась, вихрилась, пестрела одеждами, смеялась, ругалась, пахла вином, духами и потом, уплотнялась и разрежалась, обтекая, однако, каменную приподнятую платформу, на которой и выставлялись благобывшие. За соблюдением порядка тут приглядывали мунигарды, мордастые ребята, скорые на руку, ими распоряжались инспектрисы порядка – все коротко стриженные, в просторных юбках до щиколоток, в кожаных куртках. Следили, чтобы никто не насмехался ни над благобывшими, ни над выведшими их женщинами. А также – чтобы на площадку без дела никто не залезал, не создавал бы толчеи и неудобства. Там и так в этом году было тесно, как и в толпе, а вот год назад половина мест оставалась свободной, год на год не приходится, в этом году радиация сильнее была, вот и бесились бабы. Место Гервану досталось едва ли не последнее, тем же, кто пришёл ещё позже, оставалось теперь ждать, пока не решится чья-то судьба и место не очистится. Рядом с каждым выведенным стояла бывшая его жена, большинство женщин смущалось необычной ролью. И выглядело оттого напряжённо и воинственно; статистика уверяла, что лишь каждая пятнадцатая решалась через семь или четырнадцать лет вновь воспользоваться своим правом – видно, и им нелегко тут приходилось, бедняжкам, под взглядами толпы зевак, готовых чуть что охмурить, задурить голову и утащить в кусты тут же по соседству, в городском парке.

Утвердившись на свободном месте, Герван облегчённо вздохнул и чуть было не закурил снова, но вовремя спохватился: этак ему всех запасов не хватило бы и до вечера. Когда подошла Марголиза – она задержалась, выполняя формальности и уплачивая пошлину, – он предложил:

– Давай, я за стулом сбегаю – вон в кафе под зонтами есть.

Она глянула с подозрением:

– Что это ты вдруг?

– Устанешь ведь.

Он, конечно, и пожалел её, но был тут и другой расчёт: обычно многие зеваки не отказывались угостить сегодняшнюю жертву сигаретой, а то и банкой пива: все ведь под богом ходили и под законом, а матриархат есть матриархат. Марголизе, однако, всё это было известно не хуже, чем ему самому.

– Ничего. Потерплю как нибудь.

– Дело твоё, – и Герван отвернулся и стал глазеть на женщин на площади. Сначала они были как бы равномерно рассеяны в толпе, но постепенно вроде бы нечаянно стягивались всё ближе и ближе к площадке с таким видом, словно лишь чистое любопытство влекло их. Проходило немного времени – и вот первая из них, словно бы против воли, оказывалась на площадке, удивлённо или даже негодующе оглядываясь и пожимая плечами: кто же это её сюда вытолкнул, когда она просто проходила мимо?.. Затем выражение на её лице менялось: что же, раз вы меня сюда загнали, так и быть, сделаю шаг-другой, осмотрюсь… Исполнив таким образом установленный ритуал, искательница приступала к делу, а на площадке уже появлялись и другие, более не опасавшиеся реплик из толпы вроде: «Ты смотри, как у неё свербит – первой прыгнула!» – и других в таком же духе. Герван, прежде не раз бывавший в числе любителей дармового зрелища, знал порядки прекрасно, мог с первого взгляда отличить тех, кто через минуту или две окажется на площадке, – их-то он и разглядывал сейчас, прикидывая: кому он хотел бы приглянуться, а кому – не дай бог. Вторые были в перевесе, но и первых попадалось не так уж и мало. Но, видимо, особой ценности для соискательниц он не представлял – подходить к нему не спешили.

А по соседству торг уже шёл. Там был выведен молодой, крепкий и красивый парень, и хотя на его ознакомительном листе (на витрине рядом) всего и написано было три строчки, на парня клюнуло уже две соискательницы, и цена молодца росла на глазах. Отказчица, то есть бывшая жена, тоже молодая и красивая, подогревала торг; по взглядам, какими она перебрасывалась с благобывшим, и по заметной её полноте в талии Герван без труда разгадал их игру: всё было затеяно потому, что срочно понадобились деньги, а потом они рассчитывали как-нибудь воссоединиться – пусть и в другом городе. Но замыслы такие чаще всего кончались ничем: соискательницы – обе более чем средних лет – не выглядели ни наивными, ни бедными, да и в искусстве любви наверняка знали, чем можно возместить ушедшую молодость. «Слабый народ мы, мужики, – подумал Герван. – Вот посадит она его за штурвал дельта-супера с баром, ванной и салоном, с правом дозаправки в атмосфере и за атмосферой – и что ему тогда девочка с её животиком? Тем более что всё по закону. А я бы справился с дельта-супером?»

Он ещё подумал о том, что для этой девочки сейчас самым разумным было бы – продав своего, тут же задёшево взять его, Гервана, он, пока жив, лелеял бы её молодость и младенца любил бы. Но ведь не поймёт… Он даже усмехнулся этакой мысленной прыти. А ведь в глубине души отлично знал, что если ему и хочется с кем-то играть в ночные игры, то только с Марголизой, чёрт бы её побрал; за столько лет она ему не приелась. А вот он ей…

Но тут мысли прервались, потому что и перед ним остановилась женщина и стала, не стесняясь, его разглядывать – сканировать глазами. Все посторонние соображения враз вылетели у Гервана из головы, он распрямился, расправил плечи, втянул живот (стояние за прилавком в течение многих лет как-то не прибавляет атлетизма) и попытался в свою очередь окинуть интересанку взглядом, излучающим честность, доброту, трудолюбие, прекрасное здоровье, а также отсутствие вредных привычек – всё разом.

Женщина, похоже, таких стараний заслуживала. Хотя и постарше Марголизы, была она, однако, подтянутой, ухоженной, даже, пожалуй, красивой, а главное – рыжеволосой; рыжие были для Гервана почему-то лучшими из женщин, хотя Марголиза волосы имела очень светлые, почти белые; но зато у неё были другие достоинства. Правда, и этой, похоже, их не занимать; и Герван ещё более выкатил грудь, даже дышать перестал.

Но всё же что-то в нём – а может, и вообще всё – даме не пришлось по нраву, и она, слова даже не сказав, качнула головой и проследовала дальше. Герван опустил живот, глубоко вздохнул, переступил с ноги на ногу и снова принялся глядеть на толпу. Марголиза рядом тоже шумно перевела дыхание и проворчала, кажется, «сука» – или «шлюха», может быть. Герван не расслышал точно.

Потом часа два к ним вообще никто не подходил. Марголиза развернула бутерброды, и они без помех поели. Только тут он позволил себе закурить ещё одну сигарету, пришёл в хорошее настроение и даже пошутил: