Мастера секса. Настоящая история Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон, пары, научившей Америку любить - Томас Майер

снимал Майк Николс, а сценарий писал Гор Видал. Ее могла бы сыграть, например, Джоан Вудворд, а Билла Мастерса – Роберт Дюваль. Ее воспоминания были еще достаточно яркими, чтобы скрасить скучный день.

Телевизионные продюсеры больше не звонили с приглашениями, издатели не предлагали больших гонораров за ее советы, но Вирджиния утверждала, что это уже не имеет значения. «Хватит с меня признаний, – заявляла она. – Мне плевать. На любом ток-шоу сразу становится ясно, какую роль я сыграла. Половина зрителей даже не знает, что у меня нет медицинского образования».

Единственное, что еще было для нее важным в сексе и любви, оставалось самой недостижимой и неуловимой частью ее жизни.

Однажды утром 83-летняя Изабель Смит услышала телефонный звонок, очень удививший ее, – знакомый с юности голос спрашивал о ее брате, Гордоне Гаррете. Изабель давным-давно вышла замуж и уехала из Голден-Сити, штат Миссури, с маленькой фермы, которая теперь казалась дальше прошлой жизни. Почти все ее школьные друзья 1930-х годов из Голден-Сити уже умерли. Однако в телефонной трубке звучал знакомый голос, принадлежащий славной девочке по имени Мэри Вирджиния Эшельман, которая когда-то была влюблена в ее рыжеволосого младшего брата Гордона.

«Мэри Вирджиния звонила узнать о Гордоне, спросить, как он, – вспоминала Изабель. – Я сказала, что он умер».

По словам Изабель, в трубке повисла тишина, Вирджиния была шокирована. Она не знала, что Гордон скончался буквально несколько месяцев назад.

«Не знаю, зачем она звонила, – рассказывала Изабель Смит, вспоминая звучавшее в голосе Вирджинии разочарование. – Думаю, просто хотела узнать о нем. И ей было очень жаль». Уже позже Изабель предположила, что Вирджиния хотела возобновить отношения с ее братом.

Вирджиния часто вспоминала мужчин, за которых не вышла замуж, и гадала, не могло ли все пойти иначе, – капитана армии, разбившего ей сердце, судью Ноа Вайнштейна, делового магната Хэнка Уолтера и, именно в тот день, Гордона Гаррета, мальчика, ставшего ее первой любовью. Мысль о возобновлении давно угасшего романа казалась ей нелепой, как те голливудские мелодрамы, которые она еще подростком смотрела в кинотеатре Голден-Сити. Оказалось, что настоящая жизнь куда сложнее, чем в книжках, которые она читала, сидя под грушевым деревом. Но Билл Мастерс в своей жизни поступил именно так – вернул прошлое. Он испортил все, что между ними было, заявив о своей негасимой любви к Доди, которую он называл своей первой и единственной возлюбленной. Через много месяцев после смерти Билла Вирджиния как-то сидела дома в одиночестве, думала о своей жизни, вспоминала счастливые деньки с Гордоном и решила разыскать его. Если Билл на старости лет нашел свое счастье, то почему бы ей не попробовать?

После сообщения о кончине Гордона телефонный разговор с Изабель быстро завершился. В тот же день Вирджиния позвонила другой сестре Гордона, Каролин Эванс, чтобы поподробнее узнать, как сложилась его жизнь после окончания школы в Голден-Сити. Каролин, которой было 76 лет, любезно согласилась поговорить о былом. Хотя в глубине души Каролин помнила, как Вирджиния когда-то разбила ее брату сердце. «Я думаю, он очень ей нравился, – вспоминала она. – Но я уже говорила – ее мать считала, что от жизни надо брать только лучшее. И Мэри Вирджиния была такой же. Она бы не вышла за него, ведь он жил на ферме».

Однако Вирджиния ошиблась в своих представлениях о будущем Гаррета. Вторая мировая война вытащила его, как и многих юношей с ферм Среднего Запада, в большой мир. Вскоре после того как Вирджиния уехала в колледж, Гордон поступил на службу в Корпус связи сухопутных войск. В течение следующих 30 лет он сделал карьеру в правительственной разведслужбе, расшифровывая секретные сообщения со всего мира. Во время войны он был шпионом и работал дешифровщиком в ЦРУ. После выхода на пенсию Гордон переехал в пригород Чикаго и устроился в компьютерную фирму. В последние годы он жил в Ричленде, Миссури, примерно в 150 милях от Голден-Сити, чтобы быть поближе к младшей сестре, Каролин. «Он вернулся, но так и не женился, – вспоминала потом Каролин. – Когда его домработница спросила, почему он не обзавелся женой, он ответил, что ему было некогда».

То, что Вирджиния предрекала «мальчику с огненно-рыжими волосами», по ее собственному признанию, оказалось одним из ее просчетов касаемо мужчин. Работа Гордона шпионом, человеком тайны международного значения, стало для нее абсолютной неожиданностью. «Настолько далеко от фермерской жизни, насколько это вообще возможно, – размышляла Вирджиния с горькой улыбкой. – Кажется, я ошибалась».

Был холодный и пасмурный октябрьский день. Вирджиния на мгновение перестала предаваться воспоминаниям о жизни и встала с кресла размять ноющее тело и посмотреть в окно. С высоты своего этажа она смотрела вниз на людей, идущих по улице мимо Университета Вашингтона, где они с Биллом когда-то вершили историю медицины.

В комнате повсюду стояли запечатанные коробки и ящики. На полу лежала ее фотография в рамке восемь на десять дюймов, сделанная еще тогда, когда, по ее словам, мужчины считали ее привлекательной. Теперь, в 83 года, ее уже не волновала внешность. «Мне нравилось быть замужем – а сейчас я не замужем, и это ужасно», – признавалась она.

Эта квартира в Сент-Луисе была ее третьим жильем за последние два года, и каждый раз она переезжала в более скромное помещение. Швейцару и управдому было велено никого к ней не пускать, а если спросят – отрицать, что она здесь живет. Аура секретности, привычная со времен ее работы в сексологических исследованиях, все еще окутывала ее быт. Она сменила множество мест, каждый раз принимая новое имя как родное. Были забыты имена «Джини» и «Мэри Вирджиния». Даже то имя, под которым ее знал весь мир – Вирджиния Э. Джонсон, – и то исчезло. В телефонном справочнике она теперь значилась как Мэри Мастерс – все еще ассоциируясь с мужчиной, с которым она сотрудничала, но которого не любила.

Для такой независимой женщины, научно доказавшей сексуальное равенство, необъяснимым был тот факт, что ее жизнь так часто определялась мужчинами. Было ли это ее виной или результатом общественных обстоятельств, или это просто в природе взаимоотношений мужчины и женщины? Она не знала. «Из меня вырастили выдающуюся систему поддержки для великих мужчин, – объясняла она в моменты откровенности. – Я помню, что сама говорила – и меня ужасают эти воспоминания, – как мне нравится, что я могу быть такой, какой меня пожелает видеть любой мужчина». Она медленно покачала головой, и в такт движению качнулись ее тяжелые очки.

Сумерки накрыли тенью улицу за окном. В Сент-Луисе начиналась зима, и от окна тянуло холодом. Она