Рыбья Кровь и княжна - Евгений Таганов

— Ну как я, чужак, могу вас правильно рассудить? Для этого есть ваши старейшины и тарханы.

С обратными караванами из Айдара к князю в Ракитник с весенним теплом стали прибывать ватаги словен, не сомневавшихся, что со знаменитым военачальником они этим летом добудут себе и славу, и казну.

— Неужели пойдем на Таврику не в разведку, а в настоящий поход? — допытывался Сечень.

— Для хорошего похода есть и другая цель, — загадочно обронил как-то Дарник.

— Гребень? — тут же вскинулся главный тысячский. — Неужели ты нарушишь клятву, данную кагану Власу?

— Моя клятва, хочу держу, хочу нет.

Но опытный Сечень даже по интонации князя угадывал, что принимать его возможное клятвопреступление за чистую монету не стоит: тут какой-то особый замысел.

К большому походу готовились со всей серьезностью. Снова были отобраны четыре тысячи воинов, количество повозок увеличили до четырехсот штук, а колесниц — до ста шестидесяти, причем лишь половина из них имела камнеметы, а к другой половине назначены звенья из четырех лучников и метателей сулиц, что мало уступало по боевой мощи камнеметным колесницам.

— Зачем нам так много повозок? — недоумевали воеводы. — Ты собираешься столько добычи захватить?

— Почему бы и нет? — Дарник как всегда не посвящал их в подробности своего плана.

Когда из Ракитника вышло снаряженное войско и направилось прямо на солнечный восход, даже самые тугодумные воины поняли, что идут на Гребень. Все знали, что княжеский суд в Айдаре ни к чему не присудил князя Алёкму, и теперь было очевидно, что их визирь сам намерен вершить суд над обидчиком Липовского княжества.

Большое войско с тяжелым обозом, как ни старалось, двигалось медленнее былых княжеских дружин, обязательно ломались повозки, выбывали из строя люди и лошади, происходили задержки у встречных городищ и кочевий. Тем не менее четырехсотверстный путь уложился в две недели. Первый день лета застал Дарникское войско теперь уже возле правобережных укреплений Гребня. Обложив полукольцом всю главную часть большого города, неделю не давали никому ни войти туда, ни выйти. Все подходящие с юга не гребенские торговые караваны пускали на двадцать верст в обход города с непременным условием после переправы через Малый Танаис в сам Гребень не заходить. Если же в руки дозорных разъездов попадались гребенские купцы, тех нещадно грабили и лишь в самой простой одежде и пешком пропускали в городские ворота.

Окружающие Гребень селища Дарник не трогал, давая смердам спокойно заниматься своими обычными работами и не позволяя коннице топтать их посевы. К самим осадным работам тоже не приступал, запрещая воинам слишком близко подходить к стене. Несколько раз гребенские старейшины пытались вступить с ним в переговоры. Отказываясь с ними встречаться, Рыбья Кровь называл новую сумму виры князя Алёкмы: 120 тысяч дирхемов, мол, за год плата поднялась и будет подниматься и впредь.

Первоначально все четыреста взятых с собой повозок Дарнику нужны были для самого досконального грабежа окрестностей Гребня. Но уже когда подходили к враждебной столице, князь на одном из привалов услышал от одного из ромейских наемников о том, как в Индии ловят обезьян: насыпают в большую тыкву с маленьким отверстием какую-либо кашу, обезьяна засовывает туда лапку, а назад с зажатой в кулачке кашей вытащить не может. От жадности не выпускает кашу и когда к ней подходят люди.

Ну чем гребенцы со своим Алёкмой не эти жадные обезьяны, решил хазарский визирь и, дав неспешной осаде как следует вызреть, стал действовать. На десятый день стояния в пять гребенских селищ въехали восемьсот хазар, вооруженных одними палками. Смердов заставили погрузить на собственные телеги весь свой скарб и вместе с домашним скотом вывезли из селищ. Потом туда вошли липовцы с топорами, ломами и чернильными горшками, пометили чернилами все домовые срубы и принялись их аккуратно раскатывать по бревнышку, как это делают при перевозке домов на новое место. Затем все бревна погрузили на триста повозок и отвезли в сторону — и пять селищ исчезли с поверхности земли. Целыми оставили лишь десять дворищ, чьи обитатели должны были до осени следить за пшеничными полями, не давая диким животным их потравить. Князь заранее все это тщательно расписал своим подручным, поэтому исполнение вышло быстрым и слаженным.

— И что мы, за четыреста верст потащим с собой эту махину?! — сердились тысяцкие. — Да проще это все сжечь, а на Славутиче срубить все заново.

— А посмотрим, — отвечал им Дарник и отдал приказ возвращаться в орду.

В каждую из телег с бревнами пришлось впрячь по четыре, а то и по шесть лошадей.

Гребенцы не верили своим глазам, видя, как грозное войско собирается и уходит, утаскивая с собой шестьдесят или семьдесят разобранных домов.

Больше всего Дарник опасался, что они не рискнут кинуться за ним в погоню, тогда бы он действительно оказался в совершенно глупом положении.

Полдень уже давно миновал, когда дозорные сообщили, что из Гребня вышла княжеская дружина из пятисот гридей и с ними такое же количество бойников и ополченцев. Груженные бревнами повозки шли по трое в ряд единым массивом. Князь приказал все их остановить и выпрячь из повозок лошадей. Едва со стороны Гребня показалось облако пыли, хазарское войско, бросив повозки с бревнами, отошло подальше в степь. Вся тысяча гребенцев, проскочив вдоль всего брошенного обоза, озадаченно остановилась. Кругом не видно было никого, а в их руках лишь триста неподъемных подвод с бревнами.

Когда со всех сторон стали приближаться конные хоругви хазар, отважный князь Алёкма не придумал ничего лучше, как укрыться и обороняться за повозками, что только Дарнику и требовалось. Колесницы с камнеметами и просто с лучниками не спеша выстроили свои ряды. Выехавший переговорщик предложил гребенцам оставить своих лошадей и с оружием в руках беспрепятственно возвращаться в город, ему ответили отказом. У гребенцев с собой было триста или четыреста луков, но при них лишь по одному колчану стрел, в то время как у дарникцев имелся неисчерпаемый запас стрел. Впрочем, стрелы они оставляли про запас, пока что достаточно было камней, как для камнеметов, так и для обычных пращников.

Гребенцы слышали о силе липовских камнеметов, но все же не предполагали их истинной мощи. Первые залпы смели треть их лошадей, которых трудно было укрыть полностью за повозками. Тех, кто уцелел, сами гребенцы отвязывали и гнали прочь, в надежде, что по лошадям без всадников никто стрелять не будет. Так и было, несколько сотен лошадей испуганно заметались между двумя толпами кровожадных людей, давая всем небольшую передышку.

Недоступные для камней за повозками гребенцы еще лелеяли надежду дождаться темноты, а там уж как-нибудь да вырваться и ускользнуть. Рыбья Кровь послал к ним нового переговорщика с прежним предложением пешком с оружием возвращаться восвояси. Все знали, что Рыбья Кровь всегда держит свое слово, и наполовину уже были согласны на такие условия. Чтобы не допустить позорного соглашения, Алёкма приказал застрелить хазарского переговорщика. От такого злодейства опешили и гребенцы, и хазары, стало ясно, что большой крови не миновать.