Угол падения - Роман Глушков

Я был переполнен злобой и мог, ничтоже сумняшеся, разорвать с Аглиотти сделку после того, как он выдаст нам на руки обещанные «козыри». Уверен, он бы этому ничуть не удивился, как я не удивился бы тому, если бы в результате выяснилось, что Доминик играет с нами, словно кошка с мышками. Поэтому я не стал обещать ему ничего конкретного. А он, передав мне на лок-радар данные своего загрузочного алгоритма, по которому операторы М-трансляторов могут отследить танатоскопированный импульс пользователя, лишь криво ухмыльнулся. И странное дело: эта холодная ухмылка врага окончательно укрепила меня в мысли, что он нам не врет. Уж не знаю почему, но мне вдруг показалось, что сейчас передо мной стоит не кровожадный палач, желающий скрыться в Менталиберте от своих бывших подельников, а обычный смертельно уставший человек. И этот человек, что удивительно, тоже мне доверяет…

Воистину, чего только не увидишь на безграничных просторах Менталиберта и с какими личностями порой не встретишься!..

Как Доминик и прогнозировал, на сей раз самостоятельно вернуться в реальность ему не удалось. Едва он распрощался со своими новыми компаньонами и покинул транзит-шлюз, как тут же сработала принудительная активация алгоритма выхода Тремито из М-эфира, запустить которую без его ведома мог лишь креатор Гомар со своего пульта-сентенсора. А Гомару приказал это сделать Томазо Гольджи, получивший в транзит-шлюзе от Аглиотти пулю в лоб и, несомненно, весьма этим обозленный.

Доминик наблюдал, как мир у него перед глазами мутнеет, а затем вновь понемногу проясняется, только уже замененный на неприглядно-серую реальность, и готовился к худшему. Ему предстояло объясняться в содеянном только что поступке, однако существовала высокая вероятность, что Мухобойка не потребует от босса никаких объяснений. Аглиотти напрочь слетел с катушек, насчет чего у Томазо имелся конкретный приказ от нового capo пристрелить смутьяна, как взбесившегося пса. Сам Тремито на месте громилы именно так и сделал бы, поскольку не привык сомневаться в том, как быть с неблагонадежными напарниками. Но тугодум Мухобойка вряд ли сумеет хладнокровно прикончить старого приятеля, не поинтересовавшись прежде, почему тот вынуждает Томазо его убивать. Просто ради успокоения совести, которая, в отличие от Аглиотти, у отца троих детей и примерного семьянина Гольджи еще сохранилась.

Первое, что почувствовал покинувший М-эфир Доминик, было дуло его «Беретты», упертое ему в висок. В бледном свете фабричного подвала, где расположилась команда охотников на «Дэс клаб», над Тремито нависали две дюжие фигуры. Та, что покрупнее, принадлежала Томазо Гольджи, а которая поменьше и обладала длинной, собранной в конский хвост шевелюрой – Косматому Джулиано Зампа. Разоружил Доминика, судя по всему, Мухобойка – он и целился в босса из его же пистолета. В глазах обоих приятелей Аглиотти теперь отсутствовали смятение и неуверенность. Их сменили злоба и прямо-таки по-детски выставленная напоказ обида. Ни дать ни взять, два больших насупившихся ребенка, разве что носами при этом не хлюпают.

– Ну что, очнулся, мать твою? – спросил Мухобойка, заметив, как Доминик открыл глаза.

– Очнулся, мать его! – злорадно провозгласил Косматый и коротким боковым ударом засветил виновнику переполоха под левый глаз. Затем – под правый и снова под левый. Джулиано сделал это явно вполсилы – при желании он мог кого угодно отправить в нокаут с одного удара, – но Аглиотти все равно не усидел в кресле М-портала и, перевалившись через подлокотник, грохнулся на пол. Вошедший в раж Зампа хотел добавить Тремито несколько пинков по ребрам, но Томазо схватил разбушевавшегося приятеля за плечо и грубо отстранил его от жертвы. Сам он при этом не сводил с Доминика пистолета, будучи в курсе, насколько коварным является человек, которому Гольджи осмелился сейчас угрожать.

Получив предсказуемую взбучку, Аглиотти с кряхтением приподнялся на локте, затем обнаружил позади себя стену, подполз к ней, уселся, прислонившись лопатками к холодному бетону, и неспешно огляделся.

Помимо Тремито и двух его разгневанных приятелей в подвале бодрствовал лишь креатор Гомар. Он сидел, нахохлившись, на краешке операторского кресла и молча взирал на происходящее в комнате, как бы давая понять, что эти разборки его не касаются. Братья Саббиани и Чико Ностромо оставались подключенными к М-эфиру, очевидно, охраняя Грега Ньюмена и все еще не ведая о том, что случилось. Аглиотти решил, что Гольджи нарочно не стал выводить из Менталиберта остальных, так как не желал казнить преступившего грань приятеля при свидетелях. Наверняка Томазо с превеликим удовольствием отказался бы и от помощи Косматого, но насколько ни был силен громила, он явно боялся оставаться с Тремито один на один. А Альдо, Франческо и Чико, видимо, будут потом просто поставлены перед фактом: вот, дескать, какая трагедия – Дом взбрендил и объявил войну Щеголю, за что и был примерно наказан. Да, грустно и обидно до слез, но что поделать – закон есть закон, и босс отлично знал о последствиях, идя наперекор де Карнерри.

– В какое же дерьмо ты вляпался, Доминик, а! – сокрушенно покачав головой, пробасил Мухобойка. – Ну что за блажь на тебя нашла, скажи на милость?

– Перестань корчить из себя святого! – отозвался Аглиотти, приглаживая растрепавшиеся волосы. – Хочешь сказать, что ты оставил бы меня в живых, когда все это закончилось? Не верю. Вспомни Тулио Корда. Ведь на самом деле он не стучал никаким федералам, а был виноват лишь в том, что стал бросать слишком большую тень на репутацию семьи. – И с подчеркнутой укоризной добавил: – Твоей новой семьи, Томми.

– Да, черт тебя дери, я не стал бы тебя убивать! – заявил громила, стукнув себя кулаком в грудь. – Отвез бы тебя назад, в твою дыру, стричь газон, выращивать розы и смотреть телевизор! Думаешь, я не убедил бы Массимо, что ты не представляешь для него никакой опасности? Запросто! Неужели он ко мне не прислушался бы? Или ты забыл, что теперь мы с парнями – доверенные лица де Карнерри в Чикаго?

– Да ты не можешь собственную жену убедить в том, что хранишь ей верность, хотя весь твой квартал знает, что это сущая правда, – нарочито презрительно расхохотался Доминик. – Чего уж про Щеголя говорить! Не надо успокаивать свою совесть подобными жалкими отговорками, Томми. Даже если бы де Карнерри прислушался к твоим словам, он все равно прислал бы ко мне через неделю своих ребят с электропилой и мешком для трупа… Тремито сделал свое дело, Тремито может уходить… Доверенное лицо! Погоди, вот вернешься через полгодика на улицы мзду собирать, попомнишь мои слова.

– Кончай болтовню, Томми, и делай то, что должен, – нетерпеливо бросил Джулиано. – Или позволь, я ему мозги вышибу. Чего время тянуть? Нам теперь по милости этого чокнутого… – он кивнул на притулившегося у стены Аглиотти, – опять неизвестно сколько за той долбаной парочкой гоняться!

– Заткнись! – рыкнул на Косматого Мухобойка. – Тебе дай волю, ты всем нам мозги повышибаешь, чтобы перед де Карнерри выслужиться!

– Да пошел ты!

– Сам пошел, засранец! Тремито не тебе тогда, на «Аурелии», жизнь спас, а нам с Чико. Поэтому мне решать, когда и как с Домиником разбираться… Прости, Дом, но Косматый прав: нечего нам тянуть с этим грешным делом… Так, значит, не хочешь признаться в том, что с тобой стряслось? Даже ради старой дружбы?