Послезавтра - Аллан Фолсом

– Посмотрите.

Женщина кивнула и попросила подождать несколько минут. Реммер сказал, что они предпочитают подождать, войдя в дом. Женщина снова вскинула голову, словно к чему-то прислушиваясь.

– Хорошо, – произнесла она и проводила их по длинному коридору к маленькому столу в нише. Она отодвинула телефон, вазу с увядающей желтой розой и открыла папку. Порылась в ней и, найдя страницу с заголовком отель «Кемпински», резко передала ее Реммеру, чтобы он прочитал сам: на странице было шесть имен, в том числе и имя Авриль Рокар.

Нобл и Маквей, предоставив Реммеру разбираться с женщиной, потихоньку осмотрелись. Из прихожей влево уходил коридор, в нем было две двери, обе закрытые. Справа, в гостиной, за столами, явно взятыми напрокат, сидели две женщины, разговаривавшие по телефону, и мужчина, работавший на компьютере. Маквей сунул руки в карманы со скучающим видом.

– Теперь вы сами видите, трудно сказать, кто именно звонил с нашего коммутатора, – сказала рыжеволосая. Нобл посмотрел на нее как раз в тот момент, когда она кивнула в сторону сидевших в гостиной. Реммер посмотрел в ту же сторону и подошел к мужчине. Через несколько минут он вернулся к Ноблу и Маквею.

– Если им верить, то звонил вон тот тип. Никто не знает, где остановятся Салеттл и Либаргер. Может быть, они приедут в Шарлоттенбургский дворец прямо из аэропорта.

– Когда их самолет должен приземлиться?

– Точно не знают. В их обязанности входит удобное расселение гостей, вот и все.

– Сколько человек здесь работает?

– Она говорит – четверо.

– Мы должны проверить комнаты!

– Придумай предлог.

Маквей уставился на носки своих туфель.

– Как насчет ордера на обыск?

Реммер сдержанно улыбнулся.

– На каком основании?

Маквей поднял на него глаза.

– Пошли отсюда.

Фон Хольден наблюдал по монитору, как детективы спускаются по лестнице и уходят. Десять минут назад он вернулся от Шолла и застал в своем кабинете Каду, пытавшегося дозвониться Авриль Рокар. Увидев фон Хольдена, Каду обрушил на него поток жалоб. Минуту назад ее номер был занят! А теперь никто не берет трубку! Разозлившись, фон Хольден напомнил, что он приехал в Берлин не в отпуск. Тут-то и появилась полиция.

Фон Хольден распорядился задержать детективов на пару минут за дверью, пока в гостиной усядутся на свои места две секретарши и охранник. Все прошло как по маслу, и сейчас он смотрел на закрывшуюся за полицейскими дверь. Вдруг он заметил, что Маквей оглядывается, изучая внешний вид дома, и свирепо повернулся к Каду.

– Надо быть идиотом, чтобы звонить отсюда в отель. – Его голос хлестал, как стальной прут.

– Сожалею, герр фон Хольден, – извинялся Каду, но в голосе его не чувствовалось раскаяния. Он не намерен лебезить перед молокососом на пятнадцать лет моложе себя.

Весь мир, думал фон Хольден, пусть катится к черту, когда речь идет об Авриль Рокар. Он холодно посмотрел на Каду.

– Хорошо. Перестаньте злиться. Завтра все это не будет иметь никакого значения.

Минутой раньше он хотел сказать Каду, что Авриль Рокар погибла, но теперь подумал, что это рискованный шаг и неизвестно, как отреагирует на это известие Каду. А как приятно было бы сказать о смерти Авриль Рокар именно Каду. И еще кое-что добавить – Авриль Рокар была не только прекрасным снайпером и красивой девушкой, но еще и осведомителем фон Хольдена внутри парижского сектора, его доверенным лицом и любовницей. Поэтому он и вызвал ее в Берлин – во-первых, чтобы укрепить безопасность Либаргера во время церемонии, а во-вторых, когда все закончится, себя потешить. Посыпать соль на рану Каду было бы приятно, но несвоевременно и нецелесообразно. Каду вызвали в Берлин, потому что требовалось его личное участие на одном из этапов операции. Поэтому фон Хольден промолчал.

Осборн старался не думать о Вере. Но его мысли метались, кружились вокруг одного и того же. Предположение, что Вера входит в группу, не просто нелепо – оно смехотворно! Но зачем она приехала в Берлин, зачем выдала себя за Авриль Рокар? Его нервы были натянуты до предела. Он слышал собственный голос, объясняющий Шнайдеру и Литтбарскому правила американского футбола, а сам думал – где она? Что с ней? Зачем она приехала в Берлин?..

В гуле таверны, в которую считает своим долгом зайти каждый турист в Берлине, едва слышалось бормотание маленького транзистора Шнайдера. Вдруг головы в соседних кабинках начали поворачиваться в их сторону. Шнайдер прибавил громкости. Диктор говорил что-то о Вере Моннере, и у Осборна сильно забилось сердце.

– Что, черт возьми, он говорит? – Он схватил Шнайдера, за руку.

– Полегче, – сказал Шнайдер, а Литтбарский насторожился. Осборн отпустил руку Шнайдера, и Литтбарский успокоился.

– Что о ней сказали? Переведите, пожалуйста!

Шнайдер видел, как у Осборна под кожей на скулах заходили желваки.

– Полиция задержала мисс Моннере в церкви Святой Марии в Мартирсе, – перевел он.

В церкви? Что делала Вера в церкви? Снова мысли Осборна заметались. Он не мог припомнить, говорили ли они когда-нибудь о религии.

– Когда ее задержали?

Шнайдер покачал головой.

– Не знаю.

– Лжете. Знаете.

Литтбарский снова насторожился.

Шнайдер взял приемник и встал.

– У меня есть приказ: если случится что-то непредвиденное, немедленно доставить вас в отель.

Не обращая внимания на Литтбарского, Осборн снова схватил Шнайдера за руку.

– Шнайдер, мне страшно тяжело, я не могу понять, что происходит, и не пойму, пока не увижусь с ней…. Я не хочу, чтобы первым до нее добрался Маквей! Проклятье, Шнайдер… Прошу вас, помогите мне.

Шнайдер пристально смотрел на него.

– Я все понимаю и вижу по вашим глазам. Вы от нее без ума. Я правильно сказал, американцы так говорят – без ума от нее?

– Да, да, правильно. Я без ума от нее. Отвезите меня к ней, прошу вас.

– Вы уже один раз сбежали от меня.

– Этого больше не случится, Шнайдер. Во всяком случае сейчас.

Фон Хольден раздраженно посматривал по сторонам, на тонущий в тумане город. Трасса была перегружена. Он то притормаживал, то набирал скорость, то совсем останавливался, и так каждые несколько минут.

Он не мог прийти в себя от злости и обиды. Трое из четверки, которую ему поручено ликвидировать, вломились в его офис и потребовали, чтобы их обслужили, как в бакалейной лавке… А он беспомощно отсиживался в запертой комнате, не решаясь высунуть нос, и только молился, чтобы какая-нибудь мелочь не вызвала подозрений и не навлекла обыска федеральной полиции…