Подлодка - Лотар-Гюнтер Буххайм

— Запустить оба дизеля!

Сзади, в машинном отделении, сжатый воздух врывается в цилиндры дизелей. Поршни заходили вверх и вниз. А теперь зажигание! Дизели очнулись. По лодке пробежала дрожь, сильная, как первый рывок трактора. Трюмные помпы гудят, вентиляторы гонят воздух сквозь всю лодку — обилие звуков расслабляет нервы не хуже горячей ванны.

Я вылезаю на мостик вслед за наблюдателями.

Боже мой! Над горизонтом полыхает чудовищный пожар.

— Это — третий пароход! — кричит командир.

На фоне темного неба я различаю черное облако, поднимающееся над огненным адом: столб дыма, извиваясь подобно гигантскому червю, уходит ввысь. Мы направляемся прямиком к нему. Вскоре становятся хорошо заметны очертания носа и кормы судна, но его середина почти что неразличима.

Ветер доносит острый, удушливый запах солярки.

— Перебили им хребет, — отрывисто бросает командир. Он приказывает полный вперед и меняет курс. Теперь наш нос смотрит прямиком на зарево.

Огненное сияние мерцает, подсвечивая снизу огромные облака дыма, и за смогом нам становятся видны языки пламени.

Время от времени целое облако расцвечивается изнутри желтыми сполохами, а некоторые вспышки возносятся ввысь, словно осветительные ракеты. Взрываются настоящие ракеты, чей кроваво-красный свет пробивается сквозь дымовую завесу. Их отражения пробегают по темной воде между нами и горящим транспортом.

Единственная мачта торчит обуглившимся грозящим перстом из моря бушующего пламени, выделяясь на его фоне. Ветер несет дым на нас, словно корабль хочет укрыться и уйти на дно незаметно. Виднеется лишь корма танкера, напоминающая почерневший блокшив старого парусника. Должно быть, она накренилась в нашу сторону: когда ветер относит дым, я различаю наклонившуюся палубу, несколько надстроек, обрубок, бывший прежде погрузочным краном.

— Можно не стрелять по новой! — сиплый голос командира кажется простуженным. Его слова перетекают в хриплое клокотанье, которое, кажется, тонет в пьяном смехе.

Тем не менее, он не приказывает лодке отвернуть в сторону. Напротив, мы медленно подходим все ближе и ближе к самому пеклу.

Вокруг всей кормы танкера из воды высовываются темно-красные языки пламени: само море горит. Это разлилось топливо.

— Может, нам удастся выяснить ее имя! — говорит командир.

До нас долетает треск, как от горящего хвороста, потом раздается резкий свист и щелчки. Теперь море становится желтым, отражая пламя, охватившее корму, и красным — от полыхающего горючего.

И нас всех тоже охватывает это алое зарево. Каждая прорезь нашего ограждения отчетливо видна на фоне беснующегося пламени.

Я поворачиваю голову. Все лица покраснели — окровавленные уродливые маски.

Прогремел еще один взрыв. А потом — я насторожил свой слух — разве не чей-то крик раздался? Могли на борту остаться люди? Разве не заметил я только что машущую руку? Я сощуриваю глаза, но в бинокле видны лишь пламя и дым. Ерунда, никакой человеческий голос не может доноситься из этого ада.

Что Старик собирается предпринять? Он постоянно отдает указания рулевому. Мне известна их цель: держать курс прямо на пожарище — не показывать свой силуэт на багровом фоне.

— Смотрите быстрее! — говорит Старик, и добавляет:

— Она может в любую минуту уйти под воду!

Я едва слышу его. Мы стоим, недвижимы. Сумасшедшие, отчаянные, заглянувшие вглубь огненного ада с его порога.

Сколько до нее? Восемьсот метров?

Меня неотступно точит беспокойство, вызванное грандиозными размерами такого большого корабля. Из скольких людей как минимум должна была состоять его команда? Сколько из них уже погибло? — двадцать, тридцать? Конечно, британские корабли сейчас ходят с как можно меньшим экипажем. Может, они даже делят часы между двумя, а не тремя, вахтами. Но вахту не могут нести меньше, чем два матроса, да еще восемь человек в машинном отделении, на рации, офицеры и стюарды. Забрал ли их эсминец? Чтобы снять их, ему пришлось бы остановиться — мог ли эсминец пойти на такой риск, с подводной лодкой в непосредственной близости?

В небо взлетает ослепительно-красный столб огня: корма, все еще удерживающаяся на плаву, выстреливает сноп искр. А затем в небо взмывает ракета, взывающая о помощи. Значит, там до сих пор остались люди? Боже всемогущий — в этой преисподней?

— Она выстрелила сама по себе. На борту никого нет. Это невозможно! — замечает Старик обычным голосом.

Я еще раз вглядываюсь через бинокль сквозь дым. Там! Никакого сомнения: люди! Они столпились на корме. На секунду они отчетливо видны на фоне полыхающего занавеса. Теперь некоторые стали прыгать в воду; на корабле остались лишь две или три фигуры, мечущиеся взад-вперед по палубе. Вот одну из них подбрасывает в воздух. Я четко вижу ее, похожую на куклу с оторванными конечностями, выделяющуюся на красно-желтом зареве.

Штурман орет:

— Там еще несколько!

И показывает на воду перед носом пылающего танкера. Я вскидываю бинокль: там плот с двумя моряками на нем.

Я смотрю на них, не отрываясь, не менее полминуты. Никакого шевеления. Они, без всякого сомнения, мертвы.

Но вон там! Черные бугорки — они плывут!

Второй вахтенный офицер тоже переводит бинокль в их направлении. Старик не сдерживается:

— Ради бога, смотрите в свою сторону! Вы, кажется, должны наблюдать за кормовым сектором.

Не эти ли крики я слышал сквозь треск огня? Один из пловцов на миг поднимает из воды руку. Другие семеро — нет, десять — человек похожи на плывущие черные мячи.

Ветер опять наклоняет к поверхности полотнища маслянистого дыма, и я теряю пловцов из виду. Потом они снова показываются. Сомневаться не приходится — они стремятся к нашей лодке. Позади них красные языки растекшегося по поверхности горючего распространяются все шире и шире во все стороны.

Я взглядываю искоса на командира.

— Чертовски опасно, — слышу я его бормотание, и я понимаю, о чем он. Мы подошли слишком близко. Становится очень жарко.

Две или три минуты он не произносит ни слова. Он берется за бинокль, снова опускает его, мучительно пытаясь принять решение. Наконец голосом таким хриплым, что он походит, скорее, на кашель, он приказывает обоим дизелям дать задний ход.

У людей в машинном отделении, должно быть, глаза на лоб полезли от удивления. Задний ход — такой команды еще никогда не поступало. Это небезопасно: теперь мы не сможем быстро скрыться под водой — для ускорения аварийного погружения наши рули глубины, способны использовать лишь инерцию лодки, движущейся вперед.

Полыхающее горючее растекается по поверхности быстрее, чем плывут люди. У них нет ни шанса на спасение. Огонь на воде выжигает кислород в воздухе над ней. Задохнуться, сгореть заживо и утонуть — каждый, кого настигнет море огня, погибнет сразу тремя способами.