Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский

Те застыли в ожидании, не спуская глаз с драгоценности. «В чьи же руки она перейдет сейчас?» — видимо, думал каждый из них.

— Добрый господин Александр Федорович! — услышали на берегу срывающийся голос Завалина. — Сердечное вам спасибо от всех нас за вашу доброту и внимание. Вы увидели нашу тайгу и как мы тут живем. Как нас тут поят-кормят, чем платят за добытое нашими трудами золото, на каких перинах мы здесь спим, в каких шелках ходим. И кровь нашу увидели, пролитую безвинно.

На берегу стало так тихо, что слышен был всплеск волн. Урядник поправил на голове фуражку и стал продираться к трапу.

Широкие спины рабочих загородили ему дорогу.

Господа, переглядываясь, отошли от Завалина и Керенского.

— Мы рассчитываем, надеемся, господин наш хороший, Александр Федорович, что судьи услышат от вас сущую правду. А за труды ваши праведные и старания примите от нас, добрейший Александр Федорович, наш скромный дар. Покорнейше благодарим вас!.. — Завалин протянул Керенскому брелок с золотой цепочкой.

Керенский застыл с видом недоумевающего человека и молча наклонил голову. Завалин надел на его шею брелок. Господа все, как один, обернулись к Керенскому. В одних взглядах было брезгливое осуждение, в других — жадность и зависть.

Керенский, покосившись на стоящую на берегу толпу, быстро взошел на капитанский мостик. В руках его сверкнула переговорная труба. Он взмахнул трубой, будто призывая послушать его, и, приложив ее ко рту, закричал:

— Друзья мои, таежники! Все, кто обижал вас и угнетал, будут строго наказаны. Их ждет суровое возмездие по закону…

— Ура-а-а! — прокатилось по берегу.

В это время в трюме сидели арестованные Алмазов, Зеленов, Быков и Владимиров. Они изнывали от досады, что не могут выскочить на палубу и крикнуть рабочим слова правды. Трошка подбежал к иллюминатору, чтобы крикнуть: «Не верьте ему!..» Но караульный отогнал его.

— Кровь ваших родных и близких, — продолжал Керенский, — никого не оставит равнодушными, ни людей, ни бога. Не останется равнодушным и наше правосудие. И если кто-нибудь надеется смыть с себя эту кровь, то тщетны его надежды! Он не смоет своего преступления, если даже употребит для этой цели всю воду бурно текущего Витима!..

— Верна-а-а!.. — гремел от восторга берег. — Спасибо!..

— Ложь… Все ложь!.. — закричал в трюме Трошка.

Но кто мог услышать этот крик, кроме его товарищей?

— Правда на вашей стороне, друзья мои! — потрясая свободной рукой, выкрикивал Керенский. — Эта правда в огне не горит, в воде не тонет. Она подобно моей шляпе… — Он сорвал с себя шляпу и, размахнувшись, бросил ее в реку. Шляпа упала в воду вверх полями. Ее подхватило волной и погнало по течению. — Вот так и ваша правда будет держатся на верху.

— Ура-а-а!.. — содрогнулся от крике воздух. Выше голов замелькали брошенные вверх фуражки и шляпы…

…А в это время на приисках надворные обходили бараки и объявляли:

— Если сегодня после обеда не выйдете, на работу, завтра всех выселят из бараков. Так велел господин главный резидент Иннокентий Николаевич!

— А куда же нам деваться?

— Куда хотите!..

— Мы будем жаловаться! — кричали рабочие. — Господа юристы еще не успели уехать. Опять за старое?

— Ищите-свищите своих юристов! Нет их, уехали!.. Теперь разве что медведь вам поможет!

Майя не знала, что сегодня господа уезжают, потому встала поздновато. Позавтракав, она пошла к Стеше.

Подходя к бараку, Майя услышала громкие разговоры, женский плач.

«Опять что-нибудь стряслось», — подумала Майя и заторопилась.

Евстигней Подзатылкин как ни в чем не бывало гарцевал перед бараком на своем сивом коне и, похохатывая, громко говорил:

— Ну что, допрыгались, забастовщики? Скоро всех зачинщиков, которые в стачкоме штаны протирали да глотки драли, повесят на осине! Вот увидите!

У Майи потемнело в глазах от услышанного и ноги подкосились. Она повернулась и побежала в полицейский участок.

В участке у маленького ободранного столика сидел усатый надзиратель и дремал.

— Зачем пришла? — сладко зевнув, спросил служака.

— Хочу повидаться с заключенным Владимировым Федором.

Надзиратель присвистнул:

— Так ты опоздала. Его увезли.

— Куда?.. — спросила Майя испуганным голосом.

— В Иркутск, на суд. — Надзиратель оглянулся и, убедившись, что никто не слышит, добавил — Сегодня в час дня из Бодайбо отчалят на пароходе «Генерал Синельников».

Майя глянула на закоптелые ходики. Стрелки показывали половину десятого. Забежала домой за сыном и заторопилась на вокзал.

По дороге встретила путевого обходчика и узнала, что поезд в Бодайбо еще не ушел. Если успеет к поезду, приедет в город к двенадцати часам.

Майя успела. Но до чего же поезд медленно шел! На подъемах он едва тащился, а на спусках тоже двигался тихо, точно боялся слететь с рельс. Майя никогда не думала, что поезд может так медленно идти.

Когда они прибежали на пристань, пароход отчаливал. Майя со слезами пробивалась сквозь толпу. Люди зачем-то громко кричали «ура», помахивая головными уборами, и никому до нее не было дела. Наконец она пробралась к самому пирсу. Опоздала… Пароход отошел. Майя навзрыд заплакала, заламывая руки…

Четверо заключенных молча сидели на нарах, каждый думал о своем. На лице Федора было столько страдания, что Трошка, наблюдавший за ним, стал подумывать, чем бы его отвлечь от тяжелых мыслей.

— Вот увидите, в Иркутске всех нас освободят, — бодрым голосом сказал Трошка.

Быков махнул рукой:

— Уж не поверил ли ты болтовне господина Керенского?

— Я поверил? — Трошка захохотал. — Да скорее на лиственнице вырастут блины, чем я поверю таким, как Керенский.

— Как же тогда тебя понимать? — спросил Быков.

— Из тюрьмы-то легче сбежать, чем из тайги. Тайга — это, братцы, такая тюрьма, из которой не вырвешься. А тюрьма — пустяки. Из тюрьмы я бегал.

— Думаешь, что и на этот раз удастся сбежать? — спросил Зеленов.

— Еще как!..

За дверью послышался топот, и Трошка замолчал. Когда топот смолк, Трошка полушепотом сказал:

— Сейчас мы с вами почитаем что-то. — Он полез пальцами в небольшую прореху на подкладке пальто и достал скомканную бумажку. — Ночью, когда нас вели на пароход, какой-то конвоир сунул мне в карман.

Трошку окружили. Даже Федор уставился на бумажку, которую Алмазов неторопливо разворачивал.

— «Дорогие наши друзья, — вслух стал читать Трошка. — Господин Керенский сказал при всем честном народе, что во всем виноваты Теппан и ротмистр Трещенков. В Иркутск вас везут как свидетелей. У нас стало известно, что в Иркутске будут судить этих извергов и кровопийц. Господин Керенский будет выступать на суде как наш доверенный. Чтобы было все законно, мы выдали господину Керенскому письменные доверенности. Вы на суде тоже не молчите, говорите все, как есть, как они мучили нас голодом и холодом, пили рабочую кровь. Этим