Час новолуния - Валентин Сергеевич Маслюков

— А сам ты тот? — проревел целовальник, выдавая наконец заветную мысль. — Сам ты кто? Тот или не тот? Чей ты детина, сукин сын? — Кулаки его беспокойно гуляли.

Федька вскочила, чтобы не подмял брюхом.

— Отец мой, — закричала она, впадая в исступление, — служилый, государев человек, подьячий Посольского приказа. Не тебе чета! Отец мой четырём царям служил!

— И прочь тогда! Прочь с дороги, сукин сын, коли отец твой подьячий! — наступал Варлам, опрокидывая в яростном натиске всякий смысл.

Косо надвинутая чалма, из-под которой сверкал единственный глаз, сообщала Варламу устрашающий вид, но едва ли могла что прибавить по части вразумительности. Брызгами летела с губ слюна. Непроизвольно отстраняясь, Федька вынуждена была переступить Руду и оставить его у себя между ног — тот сипел и ворочал зрачками.

— Сам ты зажигальщик! — внезапно прозрел Варлам. И запнулся, ошеломлённый открытием.

— Одной верёвочкой повязаны! — высказался кто-то в обобщающем смысле.

— Подьячий!.. Крапивное семя!

— Своих покрывать!

— Как же, глянь-ка: уже не тот!

Озлобление прорвалось, такой поднялся гвалт, что Федька голос посадила, пытаясь удержать толпу.

— Вяжи вора! — издал Варлам торжествующий вопль, схватил Федьку. Она рванулась высвободиться. Варлам крепко стиснул тонкое Федькино плечо, не под силу ей было отцепиться от толстого, с бычьей шеей мужика. Сам Варлам выпустил её, чтоб ударить.

Замахнулся, — ахнуть никто не успел — Прохор перехватил руку, вывернул, и Варлам прогнулся назад. А в довесок Прохор смазал его под самый тюрбан. Целовальник звучно плюхнулся наземь.

Прохор бешено оглянулся в расчёте на возражения. Возражения имелись, но никто не высказывался.

Через миг Прохор заметил достаточно хладнокровно:

Он — не поджигатель. — В сторону Федьки указание. — Этого, — кивнул Прохор на Руду, — с дерева снять и сейчас в съезжую. Разберёмся.

Толпа роптала. Не нравилось ей такое самовольство. Возражений не слышно было, а роптали враждебно.

— В съезжую, я сказал! В тюрьму то есть! Не на волю — в тюрьму. Колодки, рогатки, цепные стулья, железные наручи — тюрьма! Там людей смиряют, — Прохор убеждал руками, лицом, движением бровей ухитрялся указывать на изобилие смирительных средств, которые найдёт в тюрьме поджигатель. Поразительно, что Прохор не злился, горячился так легко, что владел собой совершенно. И больше того — он смеялся, хотя не каждый это мог заметить. Прохор в душе потешался, укрощая буйную, но родную ему стихию толпы.

Молчали. Варлам, в значительной степени убеждённый, сидел на земле, потряхивая головой, и решил погодить со вставанием.

— А что, в самом деле! — догадался наконец кто-то в толпе. — Право слово, кнут не бог, а правду сыщет!

— В тюрьму — не на волю, — заметил другой. — Все поведём, кто ни есть, все до одного поведём. Не уйдёт небось!

Под утро, когда пришла пора расставаться, Федька не посмела приставать к Прохору с новой просьбой, а жутко ей стало возвращаться в опустелый дом. Прохор, однако, и сам задумался.

— Пошли ко мне? — предложил он.

— А Вешняк? Если придёт.

Ещё поразмыслив, Прохор махнул рукой: ладно, у тебя переночую.

Они заперлись в доме и сразу, не зажигая света, стали укладываться по лавкам.

— А ведь, — сказал Прохор сонно, — ведь тот был разбойник, из городни. Ты же его узнал.

Федька повернулась на голос и принялась оправдываться. Она стала объяснять свой крик у пылающего сруба, не поминая, однако, о самосожжении, она волновалась, а Прохор хранил молчание.

Прохор спал.

Опустошающее изнурение испытывала Федька, сон не приходил.

Ощупывая себя под рубашкой, она обнаружила болезненные следы: кожа зудела, словно обожжённая горячей водой.

Это страшило.

Прохор спал, как спит здоровый, уставший мужчина.

Глава тридцать шестая

В которой объясняется значение слова «приставить»

Поразмыслив, она стала собираться в приказ. Руда, верно, уж извлечён из тюрьмы и поставлен перед судьями. Следовало бы объясниться с Патрикеевым. Возбуждение прошедшей ночи опять захватывало Федьку, дожёвывая на ходу ломоть хлеба, она заперла калитку и — несомненно — спрятала ключ.

И только добравшись до Фроловских ворот, обнаружила неудобную железяку на ладони.

В нездоровых раздумьях Федька стояла, вперивши взор в предмет своих внутренних разногласий, и тут окружили её стрельцы. Зыркнув по сторонам, Федька к безмерному удивлению обнаружила себя под стражей.

Пристав, печальный, больной человек лет пятидесяти, — Федька его признала: Еремей Болховитин из детей боярских, буднично объявил, что велено доставить Фёдора Посольского в съезжую избу ни малого часа не медля. «Воевода гневается, — добавил он, — почему-то понизив голос».

— Я туда иду, в съезжую, — возразила Федька.

— Приказано препроводить, — настаивал на своём понимании событий пристав. О страже он не поминал, но стрельцы дело знали — стали с боков. Неопределённое выражение «препроводить» можно было толковать как угодно, после первого неприятно кольнувшего её удивления мелькнула надежда.

— Я всё равно туда иду, — упорствовала Федька.

В ответ послышалось нехорошо звучащее уточнение:

— Фёдор Иванов сын... Малыгин прозвище Посольский?

— Ну, — сказала Федька, с некоторым облегчением отметив, что её назвали всё ж таки сыном, а не дочерью — это разом снимало половину опасений. — Ну я...

— Евтюшка к тебе приставил, — закончил пристав.

«Евтюшка», — совсем поразилась Федька. Ключевое слово «приставил» многое объясняло, но ещё больше запутывало. Приставил — значило, что Евтюшка, подав челобитную с обвинением против Федьки Малыгина, получил право доставить ответчика в суд с помощью пристава. Но какого чёрта нужно было Евтюшке от Федьки, этого невозможно было вообразить.

Федька растерянно перекладывала в руках ключ, а пристав, старый седой служака, бдительно на этот ключ посматривал.

— Разумеется, я иду, — сказала Федька по возможности беспечно и сунула железяку в подвешенный к поясу карман.

Поймавши тут взгляд служилого, она обернулась и, едва не вздрогнув, обнаружила в двух шагах Евтюшку, который и не думал прятаться.

Забывшись в миг торжества, он согнулся, от чего откровенно обозначился горб. Блёклые губы залегли настороженной... выжидательной как бы чертой... В неуловимом лице площадного подьячего с этой тонкой до неправдоподобия, уже как бы и не нужной полоской усов над губами, с подбритой едва не до полного