Брик-лейн - Моника Али

Патриархи вежливо ее «послушали». Обсудили между собой.

Назнин всматривалась в лица возле сцены. Там должен быть Карим. Сейчас он заберется на сцену и произнесет речь. Сегодня у него большой день.

И у нее сегодня большой день.

Где-то там внизу он готовит свою речь. Добавляет последние штришки.

Она над своей и не начинала думать.

В толпе демонстрантов начали скандировать. Назнин не могла разобрать, что они кричат. Открыла окно. Белые ходят вокруг патриархов. Это они скандируют, две небольшие группки. Девушка в очках и ее друзья машут руками, как поршнем: давайте, давайте, давайте. Патриархи надели пакеты на ноги, подняли воротники, застегнули бороды в пальто. Они тоже начали скандировать со своими новыми друзьями.

— Что это там за бред творится?

Она и не заметила, как вошел Шану.

— Меня сейчас там чуть не убили. Мне на пальцы наступили сразу триста пятьдесят человек. Я им говорю: «Аккуратней. У меня мозоли. И болезненные опухоли». Но меня никто не слушал.

Он подошел к окну.

— Что там скандируют? — спросила Назнин. — Камбоджи? Раджи?

— Рабочие. Такой у них лозунг. «Рабочие! Все вместе!» Все это миф, конечно. Эти люди из Объединенного рабочего фронта. Когда я проходил мимо, они пытались придумать лозунг подлиннее. «Рабочие! Вместе мы непобедимы». Но он им не понравился.

Шану снял туфли. Поднял ногу, положил ее на колено и начал массировать через носок.

— Ахм. Кхм, — прочистил он горло. — Понимаешь, чем они занимаются? Они вербуют иммигрантов в свои политические группировки, в которые объединяются все подавляемые меньшинства, чтобы свергнуть государственный строй и жить припеваючи в раю из коммун. Такая теория, к сожалению, не учитывает ни желаний иммигрантов-буржуа, ни столкновения культур, ни взаимной ненависти индусов и мусульман, бенгальцев и пакистанцев и так далее и тому подобное. Поэтому в реальной жизни теория терпит крах.

Он переменил ногу:

— Посмотри, как они там внизу скандируют. По скольку им лет? От сорока пяти до шестидесяти пяти. «Рабочие, вместе»? Да они даже не рабочие! Девяносто девять процентов из них — безработные.

— А другой марш?

— «Львиные сердца»? Я не видел. Может, они его отменили.

Назнин вспомнила слова миссис Ислам. Будет не больше десятка белых.

На сцену забрался Карим. Он поднес ко рту мегафон.

Шану закрыл окно.

— Что здесь будет с нашими людьми?

Он взял ее за руку и отвел от окна. Карим говорил что-то непонятное, где-то невпопад играло радио.

— Молодые, — продолжал Шану, — им решать. Знаешь, сколько здесь до нас выросло поколений иммигрантов? В восемнадцатом веке сюда от травли католиков бежали французские протестанты. Они ткали шелк. И преуспели. Через сто лет пришли евреи. И у них дела шли хорошо. В то же время сюда ринулись китайские купцы. И у них все получилось. — Шану все еще не отпускал ее руки. — А теперь куда?

— Шефали в университет. Племянник Сорупы собрался в Оксфорд.

— А куда Тарик? Чем он занимается? Назнин освободила руку.

Шану кивнул головой на окно:

— Чем они там занимаются? Зачем они устроили этот марш?

— Затем, что другие, у кого о нашей религии неправильные представления, хотят устроить марш против ислама.

— Ислам, — Шану осторожно произнес это слово, — может, дело и в исламе. Но я так не думаю. Я не думаю, что все дело в исламе.

И погрузился в собственный мир теории, опровержений, поисков и затруднений.

От слов и надежд его слегка раздуло.

— Зато когда мы вернемся домой, нам не надо будет об этом думать. Там, дома, мы сразу поймем, что есть что.

Когда двор опустел, Шану снова вышел на улицу. Он отправился в магазин «Либерти» за мылом. Его портфель превратился в чемоданчик с образцами. Там уже была представлена продукция «Люкс», «Фэри», «Дав», «Палмолив», «Империал лэзер», «Пиэрс», «Ньютроджина», «Зест», «Кутикура» и «Кэмей Классик».

— Первое правило менеджера, — сказал Шану, — знать конкурентов.

В «Либерти» Шану хотел пополнить свои мыльные запасы. Он строил планы на фабрику. Когда планы его принесут плоды, они переедут в район Гулшан, в Дакке, поселятся в бунгало, где в саду будет еще домик для гостей. А для начала обойдутся двумя комнатками над его конторой.

— Второе правило менеджера: думать глобально, действовать локально. И тогда будет результат.

Назнин пошла в спальню и легла на голый матрас. Ей ничего не снилось. Когда она проснулась, за окном было уже темно. Посмотрела на часы. Уже шесть. Перед глазами картинка. Шану сидит в самолете и хочет выглянуть в окно. Но как ни пытается, не может дотянуться. Он слишком маленький. Не больше младенца, ноги не достают до конца сиденья. Назнин берет его на руки и сажает на колени. Она выглядывает из окна и видит огни под самолетом. Но это не взлетная полоса! Огни — это фонари и окна в административных и жилых домах. Самолет тянет вниз.

— Мама.

К стене прислонилась Биби, заложив руки за спину.

— Что, Биби? Ты меня ждала? Могла бы разбудить.

Биби сползла по стене и выпрямилась, снова сползла.

— Пойдем на кухню. Чего-нибудь поедим.

— Мама.

— Иди позови сестру. Возьмете меня за руки, и пойдем на кухню.

Биби снова сползла и села на пол.

Назнин подошла к ней и приложила руку ко лбу.

— Ты не заболела? Давай я врача вызову?

— Ее нет, — сказала Биби. И заплакала. — Она сбежала.

Биби поклялась не рассказывать. Она, всхлипывая, объяснила это матери, а потом и все остальное. Шахана отправилась встретиться с Ниши в кафе «Шалимар». Там они хотели поесть кебаба, бананового ласси, может, еще желаби, а потом сесть на поезд до Пейтона. В Пейтоне, сказала Ниши, бенгальцы не живут, и они с Шаханой смогут делать все, что захотят. Шестнадцатилетнюю сестру Ниши отправили на «каникулы» в Силхет, откуда она приехала через полгода с мужем и округлившимся животом. Ниши, быстро просчитав все наперед, решила подстраховаться: она сама устроит себе каникулы и вернется, когда ей исполнится двадцать пять. В столь пожилом возрасте опасности выйти замуж уже нет.

— Есть два кафе «Шалимар», которое из них? — спросила Назнин.

— Которое на Кэннон-стрит, — ответила Биби, — нет, которое на Брик-лейн.

— Точно? На Брик-лейн?

Биби кивнула. Потом помотала головой:

— Нет. Не на Брик-лейн. На Кэннон-стрит..

— Вспомни, Биби! Вспомни!