Северная война, или Блицкриг по-русски - Вячеслав Красиков

Из этого количества построили и спустили на воду к началу Северной войны 37 судов (см. эпизод 3). Но поскольку все они проектировались далеко не лучшими специалистами, без разбора приглашенными из европейских стран, то оказались весьма неудачными. К тому же и качество работ, осуществлявшихся руками неопытных русских рабочих, было ниже всякой критики. Не говоря уж о том, что использовался совершенно непригодный материал — непросушенная древесина, да еще неоптимальных сортов. Поэтому в море из числа «новорожденных» сравнительно быстро («быстро», разумеется, по русским меркам — к лету 1699 г.) сумели вывести только 11 далеко не самых крупных вымпелов:

52-пушечных — 2 («Крепость», «Скорпион»)

38-пушечных — 1 («Безбоязнь»)

36-пушечных — 5 («Благое начало», «Сила», «Отворенные врата», «Цвет войны», «Апостол Петр»)

34-пушечных — 1 («Апостол Павел»)

30-пушечных — 1 («Соединение»)

28-пушечных — 1 («Меркурий»)

Кроме того, 52-пушечные корабли «Флаг» и «Звезда» удалось привести в Азов, где их очень долго пытались «довести до ума». Но все усилия результата не принесли. На «большую воду» они так и не вышли.

Помимо отвратительного качества изготовления «плавсредств», одна из главнейших бед судостроителей и моряков петровского флота заключалась в том, что все верфи располагались чрезвычайно неудобно — за сотни километров от Азова — у Воронежа, по берегам верхнего течения Дона и его тамошних притоков. А уровень воды в реках нередко падал так, что совершенно не позволял сколько-нибудь крупным кораблям плавать по ним, отчего они после спада весеннего половодья стояли все лето (а зачастую и зимовали) в совершенно необорудованных местах — нередко посреди русла — на какой-либо мели.

Что в скором времени окончательно лишало царских корабельщиков надежды привести свои изделия пусть даже в состояние ограниченной боеспособности. Торопливые попытки строительства «на скорую pyкy» примитивных плотин не принесли желаемого результата. Проблема требовала более вдумчивого подхода и профессиональной организации.

Тем не менее, дорогостоящие работы по созданию огромного флота, привязанного к только что отвоеванному небольшому кусочку побережья маленького и мелкого моря (с узким и прекрасно контролируемым потенциальным противником выходом на перспективу более крупной акватории) продолжались и в течение всего первого — наиболее трудного периода борьбы против Карла XII. Однако результаты титанического напряжения получились, мягко говоря, неадекватными. Из 38 упомянутых выше кораблей, оставшихся к началу 1700 года в Донском бассейне, за последующее 5-летие удалось достроить и вывести на «соленые просторы» только 3 (три!!!) вымпела:

36-пушечных — 1 («Разженное железо») в 1702 г.

66-пушечных — 1 («Святой Георгий») в 1703 г.

40-пушечных — 1 («Еж») в 1704 г.

Таким образом, лето 1704 г. превратилось в наивысшую точку развития (по крайней мере, количественного) Азовского флота. Построенные из сырого леса суда быстро сгнили и один за другим начали выходить из строя.

А последней увидевшей морские волны боевой единицей довоенной закладки стал 58-пушечный линкор «Гото Предестинация». Он добрался до Таганрога — недавно возведенной неподалеку от устья Дона главной базы Азовского флота — летом 1711 г., когда большинство его ровесников «по зачатию» уже «почили в бозе». Между тем именно в то лето наступил момент, для которого, собственно говоря, с таким надрывом жил всего государственного организма кораблями и обзаводились — началась война с Турцией. Немногим ранее (с середины 1710 г до весны 1711-го) притащили к Азову и четырех последних «страдальцев-путешественников»:

62-пушечных — 2 («Дельфин», «Вингельгак»)

52-пушечных — 1 («Геркулес»)

44-пушечных — 1 («Слон»)

Но эти суда оказались в настолько «сыром» состоянии (в прямом и в переносном смысле этого слова), что при всем старании в строй их поставить не получилось. Так же, как и 30 (тридцать!!!) остальных красавцев (из 51 заложенного), окончательно сгнивших в водоразделе Дона и его притоков. К 1711 г. их все благополучно разобрали на дрова. Что и говорить, итоги попытки первого петровского «большого морского скачка» вышли не просто неудачными, а на редкость удручающими.

Царь, конечно же, знал о плачевном положении своего южного флота. И несмотря на все трудности борьбы со шведами, пытался выправить ситуацию у Азовского моря. Он регулярно приезжал в этот регион, лично руководил судостроением, пытался наладить возведение более основательных гидротехнических сооружений, облегчавших продвижение кораблей от верховьев Дона к его устью. И продолжал нанимать в Европе специалистов для осуществления данных работ. Одновременно российский монарх предпринял вторую попытку «прыгнуть выше головы» — на прилегающих к Воронежу верфях заложили еще 20 больших кораблей (см. эпизод 4):

82-пушечных — 1

80-пушечных — 4

70-пушечных — 2

60-пушечных — 4

50-пушечных — 1

48-пушечных — 7

24-пушечных — 1

Из них до Прутского похода (1711 г.) успели спустить на воду лишь 8 судов. А преодолеть длинный путь до устья Дона сумели вообще только два — 50-пушечная «Ластка» и 60-пушечная «Шпага». Впрочем, «Шпагу» у Азова вновь пришлось поставить на ремонт — на сей раз «вечный». Поэтому реальное пополнение ограничилось всего одним далеко не самым крупным кораблем.

К тому времени из всех судов, доставленных в Азовское море в 1696—1704 гг., не сгнили до конца и были способны сколько-нибудь далеко отойти от берега всего два самых маленьких — «Соединение» и «Меркурий». Вместе с «Ласткой» и «Гото Предестинацией» они и составили отрад, который обозначил попытку боевых действий на море против турецкого флота в 1711 г. (оказать им содействие пытались и более мелкие — в основном парусно-гребные суда, но их в боеспособном состоянии к тому времени тоже находилось очень мало). Таким оказался печальный итог всех запредельных усилий «азовского» кораблестроения.

Итак, повторим, за полтора десятка лет — с 1696 по 1710 гг. Петр I заложил на верфях Азовского флота 71 крупный корабль (по водоизмещению и вооружению как минимум не меньше фрегата). Но в море по истечении этого срока могли выйти только 4 (четыре!!!) из них. То есть несмотря на умопомрачительные расходы, создать хотя бы частично работоспособный инструмент не удалось. Корабли вроде бы строились во множестве, но когда в них появилась нужда, то оказалось, что их нет. По общеевропейским меркам парусник конца XVII — начала XVIII вв. должен был «жить» не менее 25—30 лет. В противном случае содержание флота открытого моря теряло всякий смысл, поскольку задача возобновления его «поголовья» в более короткие сроки просто «расплющивала» бюджет любого — самого богатого государства. Так что один из главных проектов в жизни Петра Великого без всякого преувеличения «тянет» на сомнительное первенство среди антирекордов в деловом и экономическом плане за всю историю человечества.