По ступеням «Божьего трона» - Григорий Грум-Гржимайло

Хой-хой-пу не был взят приступом: жители покинули его добровольно и своевременно; тем не менее китайцы не оставили в нем камня на камне. До этого прискорбного события Хой-хой-пу был обнесен стеной и вмещал несколько сотен семейств, существовавших, главным образом, горным промыслом. Ныне селение это почти пусто; переживших грозные события шестидесятых и начала семидесятых годов осталось немного; да и то предпочитают почему-то селиться вне ограды, поближе к ключам, осененным огромными тополями. В них все еще не остыла любовь к горному делу, но пока они занимаются только ломкой жернового камня, да батрачат на каменноугольных копях за Цзя-юй-гуанем.

15 марта мы выступили из Хой-хой-пу. Путь наш пролегал по каменистой степи, имевшей слабый наклон к востоку и довольно заметное падение на север, куда обегали и все пересекавшие нам дорогу ключевые логи и сухие, но неглубокие раздолы, сливавшиеся там в одно безводное русло; а русло, огибая высокие скалы Хэй-Шаня (Бэй-Шаня, По-Шаня у Крейтнера, Цзя-юй-гуань-Шаня у Обручева), выходило затем в широкую долину р. Тао-лай.

На седьмом километре от Хой-хой-пу мы прошли мимо укрепления Хун-шань-цзя; еще дальше мы поравнялись с развалинами укрепления Бай-лянь-сы и, наконец, увидели перед собой невысокие, но заново отделанные стены крепостцы Шуан-цзин-цзы, о которой упоминает и китайский дорожник прошлого века. Вблизи стен этой крепостцы какой-то предприимчивый китаец держал харчевню, в которой за небольшую плату можно было получать чай, водку и несколько незатейливых блюд. Несколько поодаль высились неизвестно по какому поводу выстроенные триумфальные ворота (пай-лоу) обычной китайской архитектуры, и тут же рядом утверждена была деревянная доска, на которой с одной стороны надпись гласила: «Граница Юй-мыньского уезда», а с другой: «Граница Су-чжоуского уезда». Отсюда уже считалось 40 ли до Великой стены, которые мы и сделали в сообществе с нагнавшим нас дунганином, ехавшим на прекрасном, увешанном, согласно китайскому обычаю, бубенчиками коне.

Он спешил в г. Су-чжоу, где у него были дела.

– А как вам, дунганам, здесь ныне живется?

– Да ничего…

– Притесняют вас китайцы?

– Нет, они нас боятся… Стесняют, впрочем, где могут. Вот и в Су-чжоу нас не пускают…

– Но вы же вот едете.

– Остановлюсь в предместье, а там куплю пропуск и в город…

Дорога бежит все тою же, изрезанною оврагами, каменистою, бесплодною степью. Горы с юга все ближе и ближе подходят к дороге и, наконец, круто поворачивая на север, почти смыкаются с горным массивом Хэй-Шаня. На оставшийся просвет нам указали, как на местоположение Цзя-юй-гуаня. Действительно, мы вскоре увидели там ее крылатые башни. А вот, наконец, и самая крепость…

Сероватое небо, серые горы, серая почва и серые стены… Но как все это выглядело красиво в своем сочетании! Как изящны были эти деревянные башни, венчавшие высокую стену Цзя-юй-гуаня! Во всем пройденном нами Китае мы не встречали стен выше и массивнее этих. Но, подъезжая к ним, невольно спрашиваешь себя: к чему они? Неужели китайцы еще не поняли, что при дальности современного орудийного и ружейного боя по меньшей мере бесцельны укрепления, подобные Цзя-юй-гуаню, который распланирован таким образом, что с соседних высот легко обстреливается вся его внутренность? Или рутина так глубоко въелась в природу китайца, что делает его слепым ко всему окружающему? Как бы то ни было, но с точки зрения китайского военного искусства, закончившего свое развитие в эпоху существования лучного боя и фитильного гладкоствольного ружья (эта эпоха не пережита еще, впрочем, западным Китаем и до настоящего времени), Цзя-юй-гуань представляет неприступную твердыню, в особенности с запада, куда крепость обращена фасом. Отсюда ворот крепости не видно; их защищает естественное возвышение, сложенное из глины и гальки. Только обогнув последнее, дорога вступает в ворота Цзя-юй-гуаня, миновать которые нет возможности каравану; или иначе надо избрать кружный путь на Инь-пань-фу-цзы и Цзинь-та-сы.

Ворота – самая слабая сторона китайских укреплений – здесь массивны и окованы железом, но подвешены не снаружи, как обыкновенно, а внутри стенного проема, имеющего значительную глубину и высоту. Из этого проема дорога вступает в почти квадратный двор, в котором помещается караульня с обычной арматурой [снаряжением] и таможенный пост, а затем сворачивает вправо и, минуя ворота в крепость, обходит последнюю по довольно узкому коридору между двух стен, наружной и собственно крепостной, заново оштукатуренных и имеющих не менее 10 м высоты. Этот коридор-улица выходит к южным воротам крепости, при повороте к которым выстроена изящная кумирня, посвященная богу войны – Гуан-ди.

Итак, стены Цзя-юй-гуаня великолепны. Но если пробраться через внутренние ворота в самую крепость, то нельзя не поразиться господствующим там запустением.

Правительство озаботилось постройкой стен, кумирен и ямыней, предоставив остальное частной инициативе; эта же последняя выразилась в возведении лачуг, которые так ужасно дисгармонируют с опоясывающей их величественной постройкой. Впрочем, кто же и захочет селиться в крепости! Офицерство, чиновники? И тех и других немного в Цзя-юй-гуане, да к тому же все они имеют казенные помещения. Богатые купцы? Но их, во-первых, здесь нет, а во-вторых, если бы они и были, то какой же торговец решился бы связать свои действия часами открытия и запора крепостных ворот? И вот, какие и были здесь купцы, те выселились в предместье – шумное, людное, но небольшое и поразительно грязное. Грязное даже зимой! Что же делается здесь летом?

Миновав предместье, мы поравнялись с новой крепостной стеной, имевшей метров пять высоты. Это – импань. Здесь квартирует цзяюйгуанский гарнизон; в крепости же живет не более сотни солдат.

От импаня дорога спустилась вниз, к речке Туй-па-хэ, не доходя которой, в постоялом дворе, мы и остановились.

Цзя-юй-гуань – только западные ворота Великой стены. Где же эта стена, столь прославленная Ван-ли-чан-чэн? Осмотревшись, мы увидели, что она осталась у нас позади, примыкая к восточной стене крепости и протягиваясь отсюда невысоким глинобитным валом с одной стороны до предгорий Нань-Шаня, с другой – вдоль подошвы Бэй-Шаня (Хэй-Шаня) до р. Тао-лай, где она и изменяет свое северо-восточное направление на восточное.

Не успели мы как следует устроиться, как нам доложили:

– Чиновники едут!

На двор, действительно, въезжали в форменных шляпах два китайца, из коих один имел прозрачный синий шарик, а другой – хрустальный белый. Это были почтенные старики, к которым мы и поспешили выйти навстречу. Поздоровавшись, мы уселись пить чай; но говорили о пустяках, так как наши посетители оказались весьма сдержанными и на все наши даже пустые вопросы давали лишь уклончивые ответы. Они к нам приехали для того, чтобы визировать охранный лист, а не для того, чтобы давать разъяснения географического и статистического характера!