СССР™ - Шамиль Идиатуллин

Блоков бы хватило выше крыши, а можно было бы и парой сваленных на дорогу сосен ограничиться, но коли начальство решило поусердствовать, выполним. Про опасности мы предупредили? Что соляра на две недели сожжем, с капстроем из-за блоков скандал выйдет, плюс бур, скорее всего, от внедрежа в мерзлый асфальт полетит? Предупредили. Совесть чиста, задачи поставлены, за работу, товарищи.

Дядя Владя, затаив дыхание, сдал чуть назад, выровнял лезвие и погнал по плавной дуге последний гребень к отвалам, неровно выросшим за последний час. И страшно удивился, когда мокрый загривок цапнуло морозом от правой двери и следом за морозом в кабину ввалился незнакомый парень и, положив руку на руль, зло и весело спросил:

– Отец, вы тут что за субботник устроили?

От ужаса дядя Владя нечаянно даванул на газ, грейдер взревел и устремился сперва в рыхлую стену, затем, когда парень, гаркнув что-то, вильнул рулем, на строй муповской техники, который мистическим образом успели проредить черные машины, низкие и блестящие, – не могли они сквозь грейдер проехать, а проехали, – и теперь их странно одетые пассажиры стояли на подножках «КамАЗов» и спецтехники либо рядом с нею и напряженно смотрели на толстый кривой нож грейдера, летящий им в лица. Тут парень снова гаркнул, выкручивая руль, и полез ногой поверх колена дяди Влади. Дядя Владя рявкнул, отпихивая его, и успел все же выправить руки и мягко выжать тормоз. Зашипевший грейдер качнул ножом перед носом хмурого чужака, звонко цокнув о бампер кочкинского «КамАЗа», и застыл. А чужак и не дернулся тоже, будто каменный.

Парень крутнул головой, выдохнул и сказал:

– Молодца, отец. Пошли на воздух.

Дядя Владя одновременно полез за арматурным распором, вспомнил, что оставил его в выездной машине, дошипел фразу, начатую при торможении, сообразил, что даже сам не слишком понял, что сказал, и, положив ладони на руль, перевел шипение в вопрос:

– Ты кто вообще?

– Советские мы, – ответил Макс Черехов. – Пошли-пошли, не бойся.

Баранов, пару раз с натугой моргнув, дыхнул перед собой. Мутное пятнышко легло на вороную сталь лезвия и тут же стаяло. Комочки снега, влетевшие в лицо, когда грейдер, слава тебе господи, остановился, тоже начали таять и вперевалочку скользнули к шее. Баранов представил, что вот так же стекает по толстому металлу кровью и костной дробью. Стекал бы, кабы еще шаг сделал, ну или кабы грейдер остановился секундой позже. Кроме тусклой гадливости, образ никаких чувств не вызвал. Есть свои преимущества в крайнем утомлении.

Баранов медленно обмахнул лицо, тюкнул ногтем в стылую броню – нет, больше не пела, сделал тот самый шаг вперед – нет, не сделал, некуда, тогда сделал пару шагов назад и принялся наблюдать за выстраиванием на разбирательство.

Жив остался – хорошо, проснулся – тоже неплохо.

День был чумной, и это был третий чумной день подряд.

И всю эту чуму Баранов переживал на ногах, несколько раз привелось на часок глаза завести – вот сейчас, например, пока сюда мчались. И даже похвастаться этим было некому: насколько Слава понимал, весь широкий совет жил в том же режиме, а Рычев с Бравиным и Валенчуком вовсе челночили как трамвайчики, не гася фар. Впрочем, у них и маршрутная сетка была поплотнее, так что она первые торпеды и принимала. Торпеды были удивительно разномастными и неудивительно синхронными: допустим, позавчера в Союз прибыли налоговики и санврачи, вчера атомщики, пожарные и полтора генерала из Минобороны, а сегодня экологи и дамочки из районного Департамента образования. Дамочки совсем уже не лезли ни в ворота, ни в Красную армию, во всех смыслах.

Даже если бы габариты дамочек оттенялись рогами, пятаком вместо носа и беглым санскритом, а прибыли бы они из своего Средневаховска не на родной до боли «единичке», год назад подаренной тамошней администрации от камаловских щедрот, а, допустим, на летающей суповой тарелке, все бы только сказали со вздохом: «А кормить-то их чем» – и рассыпались по следующим точкам нападения. Которые раскрывались огненными бутонами каждые пять минут: новый арест счетов и стопор всех поставок, наезд на филиалы сразу трех региональных УФАСов в связи со злоупотреблением доминирующим положением на рынке и какими-то рекламными нарушениями (это у Союза-то, принципиально обходящего рекламный бизнес и любые его традиционные проявления по дуге), наезд на четвертый подряд филиал со стороны потребнадзора, уловившего тревожное влияние «союзников» на мозг, зрение и критичность мышления любимых потребителей, наконец, заседание думы ХМАО, посвященное официальной ликвидации муниципального образования «Ново-Ваховское», более известного как «Союз». Это не говоря о партийно-общественных неприятностях, о которых Баранов не знал вообще, но которые, похоже, все плотнее приближались по сущностным характеристикам к энциклопедическому определению геноцида.

Но пока от геноцидных проявлений следовало удерживать ребят, в первую очередь Черехова, который натерпелся, бедолага. Ладно, хоть ничего необратимого не произошло, так что ситуация вполне сводилась к взаимным объяснениям и теплому расставанию.

С объяснениями не складывалось. Советские никак не желали понять, зачем дырявить и закидывать блоками новехонькую и почти не надеванную трассу, а невнятные объяснения по поводу обустройства административной границы между областями их не убеждали. Черехов требовал показать письменный приказ или дать телефон начальника, которого он, Черехов, сперва закошмарит дистанционно, потом настигнет, вытащит из кресла и разобьет морду, потом пробурит пол ему в кабинете и дома, потом... ну и так далее, пока воображения хватает. Но с воображением – по крайней мере, деструктивным его сегментом, – у Макса всегда было не фонтан, так, струйка из дырки на шланге.

А работяги, что характерно, вместо того чтобы качать права или, допустим, просто скандалить на начатую уже вроде тему «А ты кто такой вообще?», уперлись коллективным головным мозгом в самый непринципиальный к данному моменту вопрос: «Как вы сюда въехали, если дорогу грейдер перегородил, и почему мы вас не заметили?»

Баранов сперва удивился, потом вчитался в надписи на кабинах и вспомнил, что второй мостоотряд вроде бы последний год не вылазил с северов, где выгрызал в рамках очередной ФЦП очередную дорогу никуда. Потому и к союзным проектам ни разу не привлекался, и итоги этих проектов увидеть так и не успел.

Правильно, у знающих и рука бы не поднялась, тщеславно подумал Баранов и тут же сказал себе: «Щаз».

А Черехов сказал другим:

– Блин, ну пятый же раз объясняю – вокруг объехали. Вот следы, видите? Двое оттуда, двое оттуда.

– Ты чего нас компостируещь? – наседал хриплый мужик – бурильщик вроде. – Не пройдет тут машина. Тут даже БТР не пройдет.

Черехов надсадно сказал: «Ы-ы!» – и развел руками. Вахту принял рассудительный Визигин:

– БТР, понятно, не пройдет. Тяжелый, колеса, все такое. У нас-то «кипчаки».

– И что?.. – Хриплый, похоже, уверился в том, что над ними издеваются, но более всего лютовал от непонимания основы, на которой издевательство стояло.