Про Иону - Маргарита Хемлин

Клара от растерянности улыбнулась и машинально откусила булку. Вагрич перепрыгнул на Кларину сторону и уселся рядом.

Картина, конечно, неприглядная: условия антисанитарные, лавка грязная, яйцо в одной руке, полбулки в другой, рот набит. Но Вагричу ничего:

— Кушайте, кушайте. Вы в Город или из Города?

Клара промычала:

— Иш Гоода.

Попыталась поскорей протолкнуть пищу внутрь, что получилось неважнецки.

— У меня еще есть. Хотите? — показала Вагричу раскрытую сумочку со вторым яйцом и еще одной булочкой в полиэтиленовом пакете.

Вагрич отказался.

Кларе из ложно понимаемой деликатности пришлось тут же выбросить и остаток своей булки, и целое яйцо, и почти полную коробочку с маслом:

— Птичкам, — объяснила она беззаботно, хоть пожалела еду.

Помолчали.

Тактики поведения на случай внезапной встречи у Клары не оказалось, поэтому, когда Вагрич предложил прогуляться, она согласилась.

Вопрос его неявки в субботу не поднимался. Вроде неудобно, как будто Клара придает факту значение.

Пошли по улице Яффо в сторону Кикар Цион, дальше повернули направо, к кварталу Меа Шеарим. Вел Вагрич, попутно объясняя, что к чему.

— Вот, — говорит, — мы в самом что ни на есть еврейском месте, тут живут ортодоксальные евреи, они современный мир не приемлют с его устройством. Они-то живут строго по древним законам, соблюдают всё, как тысячи лет назад. И обратите внимание, Кларочка, — от нас отворачиваются и лицо рукой прикрывают. Мы для них с того света.

Мимо как раз прошел мальчик в длинном сюртучке, в длинных носках, брючки в носки заправлены, на голове шляпа, из-под шляпы пейсы, под мышкой книга. И от Клары шарахнулся, точно она ему что-то неприличное предложила одним своим видом.

Клара с Вагричем поспорила:

— Во-первых, у мальчика как раз переходный возраст, у него в голове понятно что, поэтому он от меня шарахнулся, а во-вторых, взрослые нас в упор не видят, потому что у каждого свое дело, а мы тут шатаемся просто для интереса. Это, разумеется, действует на нервы. Бедные! Здания обшарпанные, дети голодные, сразу видно: бледные, тощие, с синяками, хоть целый день на свежем воздухе. Знаете, это они с того света, а не мы.

Вагрич посмотрел на Клару неотпускающим взглядом и промолчал. Клара же, напротив, вслух отметила, что все здесь словно бы присыпано пылью. И даже не пылью, а пеплом. И даже не пеплом, а прахом. Свое соображение она передала Вагричу, спрашивая его мнения, но тот мотнул головой и хрипло заметил:

— Конечно. А чем же еще.

Из интереса зашли в крошечную лавку — судя по витрине, то ли старьевную, то ли антикварную.

Вагрич заговорил с продавцом, старик в кипе плавно обвел рукой свое достояние, глазами шаркнул в воздухе по стенам, по прилавку, приглашая к покупкам. Китайские веера, бусы из коралловой крошки, поделочная бирюза — индийское, китайское, какое угодно. Ширпотреб. Клара возмутилась:

— Он что, думает, я из леса приехала, меня обдурить можно? Называется антиквариат! У нас такого антиквариата на базаре — завались. А цены! Это в шекелях или в долларах?

Вагрич перевел про цены. В шекелях.

— Тем более, — припечатала Клара. — Пойдем отсюда. Не стыдно ему, в таком месте торговать дешевкой.

Старик тем временем надел очки и уставился на Кларину шею:

— Амбр, амбр?

— Не понимаю. — Клара схватилась рукой за бусы.

— Бурштейн? Олд бурштейн?

Клара поняла: бурштейн — по украински похоже, — бурштын.

— Да. Бурштейн. Олд. Вери олд. У вас таких нет. У вас сплошная пластмасса.

Вагрич, извиняясь, попрощался со стариком и вышел вслед за Кларой.

— А мне нравится. Между прочим, люди покупают. Вы что думаете, Клара, тут браслеты царицы Савской на каждом шагу продают бесплатно?

— Я только имею в виду, что совесть надо проявлять во всем.

— Вам никто ничего не навязывает.

— Да. А янтарь мой сразу рассмотрел. Товар сам за себя говорит. На нем и без ценника что надо написано. Большими буквами. Эти бусы еще моя бабушка носила. Сейчас мода такая дурацкая, чтоб камень лаком залить до неузнаваемости, а тогда понимали, как надо. И как не надо.

Люди на улице и в глубоких дворах появлялись из ниоткуда и туда же исчезали. Абсолютная самостоятельность местных особенно неприятно отозвалась в Клариной душе.

— Как вы думаете, Вагрич, если я сейчас закричу и упаду, они ко мне подойдут? Из интереса хотя бы?

— Нет. Им неинтересно.

— А если у человека, допустим, припадок, что, лежи и умирай тут?

— Попробуйте, — Вагрич сказал так, будто уже пробовал.

К гостинице шли коротким путем. Клара хотела есть и помнила, что в холодильнике ждут продукты.

Подумала, что нужно сворачивать встречу. Но тут Вагрич сказал:

— Погуляем еще. Вы обещали меня обедом угостить.

Понятно, шутил, чтобы продлить свидание. Но Клара от неожиданности выпалила правду:

— Я без денег. Все потеряла. Буквально без копейки. А мне еще два дня жить. Если этот не считать. Только не спрашивайте и не советуйте ничего. Как есть, так и есть.

Вагрич покраснел:

— Плохо. Вы голодная?

— Не очень. А вы?

— Я очень кушать хочу. Но, честно говоря, я надеялся у вас занять. Не думайте, у меня завтра деньги будут.

— А я при чем? — Клара разозлилась на такой оборот: кроме общего унижения, стыдно, что мужчина попался голодный и без денег, хотя она на его средства и не рассчитывала, а рассчитывала на приключение. Но это еще до всего. А теперь выходило непонятно что. Главное, он ходил и разговаривал в надежде поесть, а не из-за Клары как таковой.

Но Клара все-таки человек, и картина уничтожения двух яиц и нескольких булок в одиночестве ей казалась неудачной. Потому что Вагрич ей передал информацию о своем голоде, и эту информацию отменить в своем мозгу она не могла.

— У меня в номере кое-что найдется, — небрежно сказала Клара. — Приглашаю.

В дальнейшем оказалось, что в жаркой атмосфере номера в закрытом неработающем холодильнике продукты, то есть яйца, испортились. Булкам, маслу с джемом и йогурту ничего не сделалось. Вагрич, видя, что припасов фактически нет, отказывался, но Клара, независимо от себя, заявила, что ей произошедшее только на пользу, а пусть Вагрич как мужчина съест булки с маслом и джемом.

Потом слово за слово дошло до кое-чего. Клара сразу ответила на ясный намек Вагрича:

— Мы же не дети, — и скинула покрывало с кровати.

Конечно, несмотря на отсутствие дежурных по этажу, наблюдение велось. Но не сильно. И потому никто до утра в номер не постучался.