Северное сияние - Нора Робертс

Мег достала бутылку.

— Участвуешь?

— Конечно! Сейчас. — Он отложил пиццу, положил руки ей на плечи и поцеловал. — Здравствуй.

— Здравствуй, красавчик. — Она улыбнулась, взяла его за голову, притянула вниз и поцеловала его долго и страстно. — Привет, ребята! — Она присела и потрепала собак. — Скучали, а? Скучали?

— Мы все по тебе скучали. Вчера утешались медвежьей костью, а другие — макаронами с сыром. Кость доставил Джекоб, а мясо в твоем морозильнике.

— А… Хорошо. — Она достала пакетик, потрясла его, так что содержимое забренчало, и протянула Нейту. Внутри оказались серебристые шерифские звезды.

— Круто!

— Ты сказал — семь, но я десяток взяла. Понадобятся новые помощники — пригодятся.

— Спасибо. Сколько я должен?

— Ты же у нас учет ведешь. Сочтемся. Шеф, может, бутылочку-то откроешь? — Она залезла в коробку с пиццей и отломила кусочек. — Пообедать не удалось, — объяснила она с полным ртом. — Экстренная посадка была — с мотором что-то. Два часа как не бывало.

— А что с мотором?

— Ничего серьезного. Уже все сделала. Но пицца с вином поднимет мне настроение. А еще — горячий душ и мужчина, который знает, в каких местах меня потереть.

— Это реально.

— Ты все время улыбаешься. В чем дело?

— Да так… Может, присядешь и поешь по-человечески? Или стоя будешь живот набивать?

— Стоя. — Она откусила снова. — Набивать.

— Ладно. Как это — «надо дать букету раскрыться»?

— Только не когда мне требуется запить пиццу. Дай сюда!

Он налил ей бокал. Себе — тоже. Потом достал кусок пиццы и, привалившись к стойке, стал есть.

— Помнишь тот день, когда Питера ранили?

— Еще бы не помнить! Он же в детстве за нами с Розой, как собачонка, бегал. Он поправляется, да?

— Да. Все в порядке. Но в тот день, когда я увидел кровь на снегу, когда я подобрался к нему и руки у меня были в его крови, — я вдруг почувствовал, что у меня будто часть сознания стерло. Нет, неправильно. Отмотало назад. Туда, к Джеку. Я снова был в том переулке. Я видел его, слышал запахи. И мне захотелось исчезнуть. Уйти.

— Мне по-другому рассказывали.

— Это у меня в голове происходило. — Сначала он расскажет ей об этом. Убедится, что она понимает, кем он был и кем стал. И кем надеется стать в будущем. — И у меня было такое чувство, будто все это тянется бесконечно долго. А я все сижу на корточках рядом с Питером, а кровь все течет и течет. Но это мне только казалось. И я никуда не исчез.

— Нет, не исчез. Ты отвлек на себя огонь от Питера.

— Не в этом дело. Я взял ситуацию под контроль. Сделал свое дело, и все остались живы. А я ведь мог его убить. Этого Спинакера.

Мег молча переваривала услышанное.

— Я ведь мог это сделать, но на какой-то миг я задумался. Никто бы меня не упрекнул. Он стрелял в моего помощника, в меня. Он был вооружен и опасен. Как тогда в переулке с Джеком. Тогда тоже мой напарник лежал на земле — умирал, по сути, — и я тоже был на земле. А тот подонок на нас надвигался и надвигался.

Она слушала и ждала. Он посмотрел на вино. Поставил бокал на стойку.

— Тогда у меня не было выбора, а сейчас — был. И я ведь уже думал отправить его на небеса. Ты должна это знать. Ты должна понимать, что это сидит во мне.

— Да хоть бы и убил — думаешь, я бы переживала? Он же хотел убить моего друга. Убить тебя. Мне было бы плевать, Нейт. Думаю, ты тоже должен знать, что во мне это сидит.

— Но это было бы…

— Неправильно, — закончила она. — Неправильно для тебя. Как человека и как полицейского. И я рада, что ты этого не сделал. Ты намного более четко, чем я, представляешь себе, где добро и где зло. Такие вот дела!

— Ровно год, как Джек погиб.

Ее глаза смотрели на него с нежностью.

— Милый мой, ты все продолжаешь винить себя за это?

— Нет. Нет. Я звонил Бет. Жене Джека. Я ей позвонил, и мы очень хорошо поговорили. Она хорошая. И пока мы с ней говорили, я понял, что больше не хочу погружаться в эту черную яму. Не знаю, правда, когда я из нее выбрался, да и сейчас порой земля под ногами шатается. Но туда я больше не вернусь.

— Я всегда это знала. — Мег подлила себе вина. — Я всегда вижу, кто там побывал или еще будет. Тех, кто в ясный день таранит скалу или уходит в лес, чтобы там погибнуть. Знаю я таких. Они — часть того мира, который там. Не здесь. Какой-нибудь выдохшийся летчик или чужак, притащившийся сюда, поскольку ему жизнь не в жизнь. Бабы, которых жизнь до того истрепала, что они готовы лечь и ждать, когда запинает до смерти очередной подонок. Ты, Нейт, был печален, потерян, но таким ты никогда не был. У тебя слишком крепкий стержень, чтобы стать таким, как они.

Он помолчал, потом протянул руку и тронул ее волосы.

— Ты все мои страхи сожгла.

— Я?

Он улыбнулся.

— Мег, будь моей женой.

Она молча уставилась на него своими голубыми глазами. Потом отложила пиццу.

— Я так и знала! — Она вскинула руки, крутнулась на каблуках и заметалась по кухне с такой энергией, что собаки вскочили и стали ее обнюхивать. — Я так и знала! Предложи мужику секс, пару раз покорми ужином, дай слабину и скажи, что любишь, — и вот, пожалуйста, он немедленно заводит разговор о женитьбе. Разве я тебе не говорила? Не говорила? — Она развернулась и уткнула в него палец. — Дом и очаг — вот что у тебя на лбу написано.

— Похоже, ты меня изобличила.

— Поусмехайся тут!

— Минуту назад ты называла это улыбкой, и тебе это даже нравилось.

— Я передумала. И зачем, спрашивается, ты хочешь на мне жениться?

— Я тебя люблю. Ты любишь меня.

— И что? И что?! — Она продолжала размахивать руками, но теперь собаки знали, что это игра, и лишь весело на нее набрасывались. — Зачем ты хочешь все испортить?

— По глупости, наверное. Да что с тобой? Трусиха!

Она раздула ноздри, в глазах сверкнул огонь.

— Не смей говорить со мной, как с маленькой!

— А! Так ты брака боишься? — Он уперся спиной в стойку, взял бокал и стал пить вино. — У бесстрашной полярной летчицы подкашиваются коленки, стоит заслышать слово «замуж». Интересно.

— У меня коленки не подкашиваются!

— Мег, выходи за меня замуж. — Теперь он улыбался во весь рот. — Вот видишь — побледнела!

— А вот и нет. А вот и нет!

— Я тебя люблю.

— Мерзавец!

— И хочу, чтобы мы всю жизнь были вместе.