Путешественник. Том 2. Сокровища поднебесной - Гэри Дженнингс

Мы прожили на вилле дяди до весны, поэтому у меня было время как следует познакомиться с Константинополем. Это было необходимо для того, чтобы легче перейти от нашего долгого проживания на Востоке к возвращению на Запад, ибо сам Константинополь представлял собой настоящую смесь этих двух концов земли. Он был восточным по своей архитектуре, рынкам-базарам, населению, одежде, языкам и прочему. Но в его guazzobuglio[248] национальностей входили и двадцать тысяч венецианцев, почти десятая часть от всех, проживавших в самой Венеции, и во многом другом этот город тоже походил на мой родной — вплоть даже до того, что он был так же наводнен кошками. Большинство венецианцев селились и вели дела в квартале Фанар, а также по всему Золотому Рогу, в так называемом Новом городе; их число было равно числу генуэзцев, которые занимали квартал Галата.

Только острая необходимость заставляла общаться венецианцев и генуэзцев. Ничто на свете не заставило бы их прекратить вместе заниматься делами. Но совместные сделки они заключали очень прохладно, «на расстоянии вытянутой руки», как говорится, а дружеского общения не было и в помине, потому что дома — как это часто бывало и раньше — их родные республики снова воевали между собой. Я упоминаю об этом, потому что и сам позднее оказался вовлечен в эту войну. Однако я не стану детально описывать весь Константинополь и наше пребывание там, потому что этот город стал всего лишь местом отдыха, где мы некоторое время восстанавливали силы во время нашего путешествия. Наши сердца уже были в Венеции, и мы страстно желали последовать за ними.

Наконец это произошло: в ясное, синее с золотом майское утро, спустя двадцать четыре года после того, как мы покинули La Città Serenissima[249], наша галера причалила к пристани перед складом нашей компании. Мы с отцом и дядя Маттео ступили на доски и снова зашагали по булыжной мостовой Рива-Ка-де-Дио. Это случилось в одна тысяча двести девяносто пятом году от Рождества Христова, или, по китайскому летосчислению, в год Овцы, три тысячи девятьсот девяносто третий.

Я рискну опровергнуть известную притчу о блудном сыне и заявить, что только успех делает возвращение домой таким теплым, волнующим и желанным. Разумеется, донна Фьорделиза встретила бы нас с радостью, какими бы мы ни прибыли. Однако если бы мы прокрались в Венецию так же, как перед этим прокрались в Константинополь, готов поспорить, что наши confratelli[250] торговцы, да и все жители вообще встретили бы нас с презрением, и никого из них совершенно не взволновал бы тот факт, что мы проделали такое продолжительное путешествие и столько всего повидали. Однако поскольку мы все же вернулись домой богатыми, хорошо одетыми и уверенными в себе, нас встретили как победителей, как настоящих героев.

В течение нескольких недель после нашего возвращения так много народу заходило в гости в Ca’Polo[251], что у нас даже не было времени, чтобы как следует заново познакомиться с донной Лизой и другими родственниками, друзьями и соседями, поговорить о семейных делах или хотя бы узнать имена всех наших новых слуг, рабов и служащих. Старый мажордом Аттилио умер за время нашего отсутствия, также умер и старший служащий Исидоро Приули, и наш приходской священник падре Нунзиата, да и вообще многих прежних наших слуг, рабов и служащих уже не осталось. Так что нам пришлось знакомиться с их преемниками.

Постоянные толпы посетителей, осаждавших наш дом, в основном состояли из людей, которые были нам совершенно не знакомы. Некоторые приходили, чтобы подлизаться к нам, новоявленным богатым аристократам, посмотреть, не будет ли от нас какой пользы. Мужчины приносили всевозможные схемы и проекты и умоляли вложить в них деньги, женщины приводили дочерей, достигших брачного возраста, чтобы доставить мне удовольствие. Кое-кто приходил с очевидной и корыстной надеждой выведать у нас полезную информацию, получить карты и советы, чтобы самим отправиться в торговую экспедицию. Лишь несколько человек пришло, чтобы выразить искренние поздравления по поводу нашего счастливого возвращения, многие заявлялись к нам только для того, чтобы задать дурацкие вопросы вроде: «Ну и каково через столько лет снова почувствовать себя дома? Небось, и самим не верится, что вы наконец вернулись?»

Однако я все равно чувствовал себя превосходно. Было так приятно прогуливаться по старому, дорогому для меня городу, наслаждаться постоянно меняющимся, плещущимся, жидким зеркальным светом Венеции, который так не похож на адский огонь пустынь, ослепительное сияние горных вершин, резкое белое солнце и черную тень восточных базаров. Было приятно прогуливаться по площадям и слышать вокруг мягкое звучание кантилены — венецианского говора, который так сильно отличается от трескотни восточных толп. Было приятно видеть, что Венеция похожа на ту, которую я помнил. Правда, колокольня на пьяцце стала выше, несколько старых зданий разрушились, и на их месте были построены новые, а Сан Марко внутри украсили новыми мозаиками. Однако принципиально здесь ничего не изменилось, и это радовало мое сердце.

А посетители все продолжали приходить в Ca’Polo. Кое с кем беседовать было приятно, некоторые оказывались докучливыми, некоторые вызывали раздражение, а один приятель торговец зашел, чтобы омрачить наш приезд. Он сказал нам:

— Пришло известие с Востока: один мой надежный человек на Кипре сообщает, что великий хан умер.

Когда мы начали выпытывать детали, то узнали, что Хубилай, должно быть, умер в то время, когда мы ехали через Курдистан. Да, это было печальное известие, но не слишком неожиданное: Хубилаю было тогда уже семьдесят восемь лет, а время, как известно, никого не щадит. Чуть позже узнали также, что его кончина не вызвала распрей и войны за наследование: внук Хубилая Тимур был посажен на трон без всякого сопротивления.

Пока мы отсутствовали, и здесь, на Западе, тоже произошли изменения в правлении. Дож Тьеполо, который некогда изгнал меня из Венеции, умер, теперь scufieta носил Пьеро Градениго. Также давным-давно умер и его святейшество Папа Григорий X, которого мы знали в Акре как архидиакона Висконти, после него сменилось несколько римских пап. И еще: город Акра пал под ударами сарацин, поэтому Иерусалимского королевства больше не существовало, весь Левант теперь находился во власти мусульман — и, похоже, останется под их властью навсегда. Поскольку я ненадолго оказался в Акре во время восьмого Крестового похода, который в то время возглавлял Эдуард Английский, то, думаю, могу сказать, что среди множества других вещей, которые я видел во время своего путешествия, мне выпало также стать и свидетелем окончания Крестовых походов.

Теперь мой отец и мачеха начали поговаривать о строительстве нового большого особняка — может, для того, чтобы было где принять всех посетителей, которые толпились в Ca’Polo, а возможно, рассудив, что нам следует жить в соответствии с нашим богатством, или же просто решив, что мы наконец-то можем позволить себе пожить как настоящие Ene Aca — аристократы, которыми мы, Поло, всегда и были. Таким образом, к потоку посетителей теперь добавились еще архитекторы, каменотесы и другие честолюбивые ремесленники. Все они стремились принести с собой наброски, предложения и планы, согласно которым нам пришлось бы построить нечто, соперничающее с Дворцом дожей. Это напомнило мне кое о чем, и я сказал отцу: