Одиночка - Крис Мориарти

Падение было тяжелым, но, слава Богу, ей удалось удержать колени вместе и даже не выпустить из рук «беретту». В момент падения на купол она почувствовала, что по вируфлексу прокатилась волна, как при землетрясении. Она задержала дыхание, перевернулась на живот и долю секунды лежала, глядя на бесконечность звезд, отражавшихся в потрескавшемся вируфлексе. Внезапно купол взорвался, вовлекая ее в ослепительную стеклянную бурю.

Ли не могла ориентироваться в хаосе кружившихся водорослей, металла, осколков вируфлекса, поэтому отдалась течению, работая здоровой рукой. Теперь у нее оставалась одна надежда выбраться отсюда – Коэн. Если у него получится. Если он захочет рисковать.

«Повреждение костюма, – сообщил ей "оракул". – Восстанови внешнее давление в течение максимум семидесяти секунд».

Она сосчитала до семидесяти, но после этого не увидела никакого корабля, спешившего ей на помощь. По результатам сканирования только она и облако обломков двигались по эту сторону станции.

Ли открыла глаза. Сверкающая буря, хотя еще и вертелась вокруг нее, но ее плотность уже позволяла просматривать пространство. У далекого горизонта кружились звезды. Станция поднялась и встала перед ней, словно Ли была центром ее орбиты.

Ли смотрела на тонкие, как паутина, крылья, сверкающие в совершенном ослепительном свете космоса, и думала о жизни, которую она прожила.

Затем открылся люк, блестевший на черном фоне звездного неба, оттуда, словно Божья десница, вылетел серебряный линь и зацепил ее.

Представьте себе карточную игру. Игрок, сдающий карты (давайте назовем его Жизнью) тасует колоду, число карт в которой больше обычных пятидесяти двух. Он сдает одну карту, тасует снова, сдает еще одну. При каждой сдаче мы видим одну (и только одну) карту, и по одной этой карте (одной из неопределенного множества карт, оставшихся в колоде) мы строим все наши теории, всю нашу систему представлений о Вселенной.

Но что видит сдающий карты? Если теория когерентности верна, то он видит все карты. Фактически он даже больше чем видит. Он ими играет, каждой картой. Каждый раз, когда начинает партию.

Можем ли мы сформулировать идею Вселенной, для которой все – возможно, и все, что возможно, фактически происходит? Конечно можем. Мы делаем это ежедневно. Сознание, память, причинные связи – все суть строение Вселенной, как мы ее себе представляем.

Настоящий вопрос заключается в том, можем ли мы создать теорию, выходящую за пределы Вселенной, которую мы себе представляем, и объясняющую Вселенную, которая действительно существует? Можем ли мы заглянуть в процесс тасования карт?

Ханна Шарифи. Запись 934 12. Физика 2004. Лекция 1. Введение в квантовую гравитацию

ШЭНТИТАУН: 3.11.48

Она проснулась в темной воде, убаюканная соленой жидкостью медицинского резервуара.

Ей казалось, что она дышит, хотя она знала, что подсоединена к пуповине, ее легкие были наполнены солевым раствором, перенасыщенным кислородом. Она представляла, что чувствует, как умные «жучки» пробираются к ее органам и мембранам, хотя и понимала, что она не могла чувствовать этого.

Ее рука, слава Богу, онемела впервые со времени Метца, но боль в руке сменилась другой болью. Эта новая боль исходила из ее затылка и сильно отдавала в глаза и виски.

Интрафейс.

Ли расплывчато помнила, как Коэн объяснял ей сам процесс и риск, связанный с ним. В то время она не придала этому большого значения. Она рассматривала это просто как модернизацию оборудования. Обычная процедура обслуживания системы. Ты веришь, что механики не испортят дорогую технику, и надеешься, что они продержат тебя в бессознательном состоянии дольше, чем будет продолжаться боль. Только начни думать об этом иначе, и ты заработаешь фобию к невропродуктам, а это путь к концу карьеры.

Ли приходила в сознание и теряла его еще несколько раз, прежде чем очнулась по-настоящему. Сразу же, как зажгли лампы. Человек в хирургическом костюме посмотрел на нее и обратился к кому-то вне поля ее зрения. Она попыталась спросить, где она, но ее легкие, полные солевого раствора, не работали. Потом что-то застучало, заплескалось, и она ощутила кожей укус холодного воздуха. Затем ее поворачивали под яркими лампами, укрывали теплыми одеялами. И наступила благодать тишины.

– Кэтрин, ты – здесь? – спросила Белла, взяв ее влажную руку.

Только за этими темно-лиловыми глазами не было Беллы. Она никогда не смотрела на нее так. Это был Коэн. «Где они? Что произошло на Альбе? Помнит ли она вообще хоть что-нибудь?»

– Шэнтитаун, – сказал Коэн, отвечая на незаданный ею вопрос. – Убежище Дааля. Нам с Аркадием удалось поймать тебя. То, что случилось, было практически невозможно. И очень впечатляюще.

– Как долго… как долго я была в…

– Пять дней. – Он коснулся рукой ее брови. – Ты видела сны. Ты помнишь их?

Она покачала головой. В черепе так гудело и жужжало, что его слов было почти не слышно.

– Помнишь мужчину? Смуглого. Худого. У него на лице синий шрам.

Коэн провел пальцем по гладкой щеке Беллы.

– Мой отец, – сказала Ли.

– Ты убила своего отца?

– Что? – спросила Ли, и у нее в груди сильно забилось сердце. – Ты с ума сошел?

Он прищурился.

– Я видел это.

– Ты… это был сон. Кошмарный сон. Этого не было.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю… и все. Боже милостивый!

Ли закрыла глаза и попыталась сделать так, чтобы комната перестала вращаться вокруг нее.

– Ты любишь его, – сказал Коэн спустя одну или две минуты.

– Я его даже и не помню.

– Даже так?

Она снова покачала головой. В ушах по-прежнему шумело так, как шумит дождевая вода в водосточной трубе. Словно она стояла посреди толпы людей, говоривших на незнакомом ей языке.

– Ну, – медленно произнес Коэн, будто он размышлял над сложным уравнением. – Как ты можешь определить: что есть сон, а что – нет?

– А тебе снятся сны? Мне казалось, что всем чувствующим снятся сны.

Казалось, он пришел в ужас от этого вопроса.

– Не совсем так. Если я думаю об этом, даже когда сплю, то, значит, это происходило. Но твой мозг просто… лгал тебе.

– Коэн, – спросила Ли, чувствуя, как нарастает шум в голове и усиливается тревога, – как ты видел этот сон?

Темно-лиловые глаза вспыхнули.

– Угадай с трех раз.

Она начала отвечать, но шум в ее черепе вспыхнул и стер все мысли, оставив лишь боль. Она схватилась руками за голову и свернулась в позу зародыша на узкой койке. Перед глазами поплыли красные точки, образуя кровавую пелену, сквозь которую было невозможно что-либо разглядеть. Шум в голове превратился в высокий протяжный вой. Глаза различали лишь слабую полоску света, а потом она погрузилась в полную тьму.