Прыжок самурая - Иосиф Линдер

Превозмогая боль в спине, Павел распрямился и шагнул к Хосе, но надзиратель бесцеремонно вытолкнул его в коридор. Конвой взял Павла в плотное кольцо и повел к лифту. На этот раз кабина остановилась в подвале.

Они вышли на тесную площадку, где была единственная дверь. Комендант нажал кнопку, и дверь бесшумно откатилась в сторону, из темного провала потянуло прогорклым запахом пороха.

– Вперед! – Грубый окрик и ощутимый толчок в спину заставили Павла шагнуть вперед.

Ноги скользили по стертым ступеням.

«Не бойся, мой маленький, я всегда буду с тобой», – снова услышал он голос мамы.

За спиной сухо щелкнул затвор, и он полетел навстречу слепящей тьме.

«Центр – Пилигриму

О результатах вашей с Саном работы доложено Верховному Главнокомандующему. Она получила самую высокую оценку. С учетом того, что основные цели операции достигнуты, дальнейшее ваше пребывание в США нецелесообразно. Контроль за последующим развитием ситуации будет осуществлен через оперативные возможности Грина. В связи с этим в кратчайшие сроки проведите необходимые мероприятия по зашифровке контактов и доложите о готовности к возвращению в Центр. Канал вывода подготовит Грин. Ему даны соответствующие указания.

Кроме того, на вас возлагается задача особого характера по обеспечению негласной поездки Сана в Москву для встречи с руководством и вручения ему высокой правительственной награды…»

Серый клочок пепла – все, что осталось от внеочередной радиограммы Центра, – давно остыл, а Израиль Плакс так и сидел кресле. Он не ощущал холода сырой и неуютной вашингтонской квартиры, служившей ему временным прибежищем, не замечал полумрака, сгустившегося в комнате, не слышал тяжелого гула города за окнами – внутри него была абсолютная пустота.

Прошло чуть больше двух месяцев, как судьба вырвала его из заметенного снегом лагерного барака и бросила в бурлящий водоворот невероятных событий. Еще совсем недавно то, что им предлагалось в кабинете начальника разведки Павла Фитина, казалось фантастикой: слишком дерзким выглядел замысел предстоящей операции, расчет которой строился на возможностях одного человека – Сана.

Да, его талант аналитика, необыкновенное обаяние и влиятельные связи значили много, но что он один мог сделать в той схватке демонических сил, которые пробудила война. Зародившись под мрачными сводами мюнхенских пивных, германский фашизм быстро набирал силу. Вскормленный врагами большевиков, этот «сумасшедший Гитлер», каким он казался многим, быстро превратился в ненасытное и кровожадное чудовище. Опьяненный безнаказанностью, он вскоре набросился на своих беспамятных благодетелей.

Одной из первых была растоптана гордая и заносчивая Франция. Одряхлевший «британский лев» отполз на острова и изредка позволял себе огрызаться из песков африканских пустынь. Сокрушительный разгром японцами военно-морской базы в Пёрл-Харборе и стремительное наступление на Филиппинах и в Бирме ввергли в шок американцев.

В какой-то момент казалось, что силы зла необоримы. Гитлер, Муссолини и Хирохито уверовали, что сумели перехитрить Сталина, Рузвельта и Черчилля в той циничной и многоходовой игре, где каждый норовил урвать себе кусок побольше за счет другого. В начале декабря в Берлине, Риме и Токио заговорили о переделе мира в свою пользу как уже решенном о деле. Болтавшиеся между странами Оси и их противниками Турция с Ираном, боясь опоздать к дележу, бросились обивать пороги в Берлине и Риме. Турецкие янычары принялись точить свои ятаганы, готовясь к нападению на советское Закавказье, но этим планам не суждено было сбыться. Неожиданное и стремительное наступление Красной армии под Москвой отбросило вермахт на сотни километров на запад и вынудило перейти к глухой обороне.

Униженная и оскорбленная вероломством Японии Америка быстро пришла в себя после шока Пёрл-Харбора и со всей яростью обрушилась на противника. Армия солнцеликого втягивалась в затяжные бои по всему Тихому океану и уже не помышляла о сиюминутном захвате Дальнего Востока и Сибири. На гневные и требовательные призывы своего союзника Гитлера ударить в спину русским Хирохито отвечал типично восточным многоликим лицедейством. Впервые за все время войны чаша весов качнулась в сторону союзников по антифашистской коалиции.

Свой скромный вклад в этот первый успех сделали и они с Саном. Скупая похвала Центра свидетельствовала об этом, и все же нарастающая тревога не давала Плаксу покоя. Он снова и снова возвращался к одной и той же мысли: «Почему Центр так спешно отзывает меня в Москву? Хотя… Как будто все понятно, задание выполнено, операция завершена… Но зачем так резко выдергивать Сана? Зачем?»

И. В. Сталин выступает на пленуме ЦК в Кремле

На память невольно приходила операция «Утка», связанная с ликвидацией в Мексике заклятого врага Сталина – Троцкого. После его устранения на Западе поднялся невообразимый шум. И хотя «ревнивец» Рамон Меркадер, размозживший ему голову ледорубом, начисто отрицал причастность к НКВД (дескать, «блудливый Лев» домогался невесты Рамона Сильвии Ангелоф), журналисты и политики не уставали твердить о «руке Москвы». Это спровоцировало в Мексике невиданную «охоту на ведьм», и Центр был вынужден отозвать в Москву руководителя операции Эйтингона и еще нескольких «подсвеченных» агентов. Вскоре их принял сам нарком НКВД и вручил награды. И это было понятно: заклятый враг товарища Сталина и советской власти наконец замолк навсегда.

В нынешней операции заслуги Сана были не меньшими, и он, несомненно, заслуживает самой высокой награды, размышлял Плакс. Но почему поездка в Москву должна проходить в пожарном порядке? Не понятен и вывод Сана по каналу НКВД через Ахмерова. Безопаснее это было бы сделать через Поскребышева, чьи старые, годами отлаженные коминтерновские связи в случае возможных осложнений практически полностью исключают нанесение ущерба репутации его друга.

И чем чаще он задавался подобными вопросами, тем сильнее мучило его беспокойство. Более того, оно обрело вполне зримые черты человека, одно воспоминание о котором заставило Плакса поежиться. Тогда, в кабинете Фитина, под взглядом холодных глаз наркома он ощутил себя тряпичной игрушкой в руках безжалостного кукловода, рассчитывавшего изумить публику. Задуманная Берией грандиозная мистификация полностью удалась, и теперь, когда все было решено, инстинкт самосохранения подсказывал Плаксу, что могло ожидать в Москве и его, и Сана… Во всяком случае, не награда, о которой говорилось в радиограмме. Они слишком много знали и тем самым подписали себе неизбежный смертный приговор…

Израиля захлестнула отчаянная горечь, но потом в нем снова заговорил разведчик. Как профессионал, он трезво оценивал особую деликатность затеянной Берия большой

политической игры и те громадные риски, которые сопровождали ее. В случае их с Саном провала возникли бы самые нежелательные последствия для советско-американских отношений. Рузвельт никогда бы не простил Сталину того, что его банально, как в карточной игре, использовали втемную. И потому нарком по-своему прав – война безжалостно отметает в сторону чувства и эмоции, она требует жертв.