Том 3. Товарищи по оружию. Повести. Пьесы - Константин Михайлович Симонов

– Подойдите к командующему.

Артемьев рысью пробежал десять шагов, отделявших его от командующего, и, бросив к козырьку руку, почувствовал боль, отдавшуюся в раненом плече.

– Кто вы? Почему здесь? Прикомандированы? – тоже приложив руку к козырьку, строго и быстро спросил командующий.

Глядя ему в глаза и объясняя свое присутствие на аэродроме, Артемьев боятся только одного – что его перебьют и не дадут объяснить, – но командующий слушал не перебивая. Сдвинутые к переносице брови и резкая складка на подбородке делали его красивое лицо строгим. Но на этом строгом лице не было оттенка сухости или неприязни, а лишь выражение природной суровости – печать сильного характера.

– Значит, турист, – недружелюбно сказал командующий, когда Артемьев закончил объяснение.

– Никак нет, – сказал Артемьев, – Разрешите еще раз доложить – пользуюсь свободным временем, пополняю здесь знания, необходимые штабному командиру.

Командующий, отвернувшийся до этого в сторону, опять вскинул на него глаза, они ничуть не смягчились.

– Какой радиус действия у «И-шестнадцатых»?

– Сто пятьдесят.

– А у «чаек»?

– Сто пятьдесят – сто шестьдесят.

– А сколько минут по расчету горючего, действуя отсюда, они могут быть в бою над переправами?

– Двадцать пять минут. Над северной переправой – двадцать.

– Выводы! – быстро сказал командующий.

И Артемьев сказал то, что у него сегодня полдня вертелось на языке: что, по его мнению, следует перенести аэродром на двадцать – тридцать километров к северо-востоку – вперед.

Ничего не ответив на это, командующий, приложив руку к козырьку, сказал: «Вы свободны», – повернулся и широким шагом пошел через летное поле к палатке, откуда ему навстречу уже выскочил Козырев.

Шоферы, минуту переждав, держась поодаль, поехали сзади.

Артемьев издали следил за тем, как командующий сначала зашел вместе с Козыревым в палатку, потом вышел из нее и, собрав вокруг себя нескольких летчиков, минут двадцать разговаривал с ними.

Потом от группы, где стоял командующий, отделился человек и быстро побежал в сторону Артемьева.

«Неужели еще что-нибудь?» – с тревогой подумал Артемьев.

– Командующий по дороге будет осматривать госпиталь, – запыхавшись, сказал подбежавший лейтенант, – приказал взять вас на свободное место во второй машине.

Раздумывать не приходилось, и Артемьев вместе с лейтенантом побежал наперерез уже отъехавшим от палатки и двигавшимся по краю летного поля машинам.

– А вы давно у него? – на бегу спросил он лейтенанта.

– Второй день. Прилетел один и потребовал к себе в адъютанты кого-нибудь, кто уже был в боях.

Подбегая к остановившимся машинам, Артемьев увидел над горизонтом далекие точки возвращавшихся самолетов и с недоумением подумал о том, как он теперь свяжется с Полынным и объяснит ему, почему так неожиданно уехал.

Лейтенант вскочил в первую машину, Артемьев – во вторую, и обе машины с места полным ходом рванулись в степь. Шоферы уже знали, что командующий любит бешеную езду.

Глава восьмая

– Товарищ капитан!

– Ну что? – сквозь сон спросил Климович.

– Тревога, товарищ капитан! Приказано явиться к командиру бригады.

Климович быстро намотал портянки, натянул сапоги и поднялся; постелью ему служило несколько охапок накрытого плащ-палаткой лозняка.

Начальник штаба батальона капитан Синицын, спавший бок о бок с Климовичем, уже вылез из палатки и командовал. В палатку доносился его высокий, громкий голос. Климович выбрался наружу и, на ходу застегивая гимнастерку, пошел к командиру бригады.

В это время Сарычев, уже одетый, стоял посередине своей палатки и наскоро брился, заправив полотенце за расстегнутый ворот гимнастерки.

Только что, среди ночи, он получил приказ из штаба группы о подъеме бригады по боевой тревоге и ускоренном марше в район горы Баин-Цаган, где бригада уже к десяти часам утра должна была целиком сосредоточиться. Сарычев приказал немедленно вызвать командиров батальонов и рот. Уже надев гимнастерку и портупею, он спохватился, что не брит, и теперь, в ожидании своих командиров, брился и расспрашивал о событиях вчерашнего дня капитана, привезшего приказ из штаба группы. Он видел, что капитан из штаба группы нервничает и торопится ехать дальше, но не отпускал его.

Артемьев действительно нервничал – в степи зги не видно, и вдобавок ему пришлось уже сменить одни скат. Сарычев, узнав об этом, велел вызвать своего шофера и дать на «эмку» Артемьева новую запаску.

– Подождете, зато наверняка доедете.

– А как вы считаете, товарищ комбриг, – спросил Артемьев, – где сейчас стрелковый полк?

– По приказу должен был заночевать на десять километров позади меня, – сказал Сарычев, – по прямой. Ночью – кладите пятнадцать.

– Туда послан с приказанием другой командир, – сказал Артемьев, – но нам приказано друг друга сдублировать. Он из полка к вам, а я от вас в полк.

– Ничего, сдублируете, – спокойно отозвался Сарычев, оттягивая двумя пальцами кожу на шее. – Вы мне лучше пока вот что скажите: как, по мнению штаба, эта вчерашняя танковая атака – действительно главный удар японцев?

– Не знаю, – сказал Артемьев. – Знаю, что командующий беспокоился за фланги, послал на месте проверить положение и к Баин-Цагану и к Эрис-Улыйн Обо. Но, когда я уезжал, донесений еще не было.

– А сколько все-таки танков ввели в дело японцы?

– Доносят, что до ста танков, но, возможно, с разных точек засекли одни и те же.

– И двадцать уже сожжено нашей артиллерией?

– Не меньше, – уверенно сказал Артемьев.

– Порядочно, – задумчиво протянул Сарычев. В поединке танков и артиллерии по первым сведениям артиллерия выходила победительницей. Артиллерия была нашей, и это было хорошо, но завтра его танки пойдут на японские пушки…

– Товарищ комбриг, ваше приказание выполнено, запасный скат поставлен, – откинув полог палатки, сказал шофер Сарычева; на лице его было написано все то неудовольствие, которое ему доставил приказ комбрига.

– Разрешите ехать? – спросил Артемьев.

– Поезжайте, – сказал Сарычев. – Увидите командира полка Баталова – скажите, что танкисты просили пехоту поторопиться!

Выходя из палатки, Артемьев столкнулся с несколькими командирами. Фигура одного из них показалась ему в темноте знакомой, но уже через минуту он забыл об этом, тревожно стремясь найти хоть какие-нибудь ориентиры в проносившейся мимо черной, как уголь, степи.

В девятом часу утра головные танки бригады Сарычева подходили к горе Баин-Цаган, в районе которой, по самым последним, уже утренним, сведениям, японцы за ночь переправили на западный берег Халхин-Гола крупные силы. Хотя Баин-Цаган и назывался горою, но с северо-запада, откуда подходили к нему танки, он горою вовсе не казался. Впереди тянулась все та же степь, подъем был длинный и пологий; не верилось, что это и есть гора Баин-Цаган, стометровые юго-восточные склоны которой, судя по картам, круто обрывались над самым Халхин-Голом.

Климович шел на своем танке, головном в батальоне, прислонясь спиной