Принца нет, я за него! - Кристина Юраш

– Прости меня, – шептал мне на ухо Фей, осторожно прикасаясь губами к ссадинам. – Прости… Я не думал, что все так обернется… Я не знаю, но в этот момент я ничего не помнил и ничего не чувствовал… Не обижайся на меня… Прошу тебя… Короче, хреновый у тебя котик…

– Какой есть, – морщась от боли в щеке, усмехнулась я, положив руку поверх его руки. – Я на тебя не обижаюсь. А вот фею лично размажу по стенке… М-м-м… Я хочу тебя спросить. Если нам удастся завоевать все королевства, ты сможешь ее уничтожить?

– Ты думаешь, чего она так паникует? Я тогда ее из-под земли достану, где бы она ни спряталась, – уверил крестный, целуя меня в висок и покачиваясь вместе со мной. – Я сообщил всем, что ты жива-здорова и что мы вернулись. Особенно дракону, которого пришлось отскребать от стенок депрессии. Я сначала убить его хотел за то, что он вообще согласился на такое, но потом передумал…

– Не, ну согласись, идея с драконом была классной, – заметила я, поворачиваясь к Фею и потирая пострадавшую щеку. – Реализация, правда, хромала… Но ничего, главное, что все удалось… Где договор?

– На столе. Там еще какой-то конвертик лежит. Я принесу. Не вставай… – Он передал мне договор с пятнами крови и конвертик принцессы Марианны.

Я развернула и прочитала письмо, адресованное маме и папе. К концу послания, написанного корявенькими буквами, я просто рыдала. Крестный прижал меня к себе и утешал.

– Поскольку мы вернулись, считай, с того света, – заметил Фей, краем глаза читая письмо, – думаю, что никто не обидится, если мы на него ответим. Мне нужен образец почерка отца Марианны.

Через час мы сидели и писали ответ. Точнее, писал крестный, идеально копируя чужой почерк, а я просто рыдала рядом у него на плече, изредка вставляя свои пять копеек. В итоге получилось идеально. Фей на пять минут исчез, а потом вернулся уже без письма. Но взгляд у него был какой-то странный. Подозрительный, что ли…

– Мышка… Я тут кое-что слышал краем уха… Все только об этом и говорят, – начал крестный, подозрительно на меня щурясь. – А ты не хочешь мне рассказать, как ты отправила на тот свет пятьдесят человек?

– Нифея себе ты округлил! – возмутилась я, глядя на него честными глазами. – Сорок один! Я считала! Короче, дело было так…

Чем дальше шло мое повествование, тем сильнее округлялись глаза у Фея. Под конец он смотрел на меня так, что захотелось помахать рукой перед его глазами, мол, киса, ку-ку!

– Я все понял, – заметил крестный, глядя немигающим взглядом. – Вывод такой. Нудисту – по голове за домогательства и премию за попытку остановить тебя. То на то получается «спасибо», сказанное сквозь зубы. Остальным большой привет и благодарность. Ведьме премию и пособие. Оставил тебя на три дня! Сорок один труп!

– А ты больше никогда не оставляй меня. Тем более на целых три дня, – улыбнулась я, целуя его и проводя рукой по его щеке. – Никогда-никогда…

Фей спал, обнимая подсунутую ему под руку подушку, а я сползла с кровати, осторожно снимая с себя его хвост. Я прекрасно понимала, почему кровать трехместная. На ней отлично помещались я, он и его хвостик. Хвост иногда спал отдельно на «необитаемой части кровати», вызывая у меня утренние приступы умиления. Иногда его кончик кокетливо выглядывал из-под одеяла. Бывало и так, что хвостик, по желанию обладателя, вдруг попадал в немилость и мерз за пределами нашего огромного одеяла, занимая всю оставшуюся площадь кровати. Но чаще всего хвост обматывал мои щиколотки или переплетался между моими коленями.

Я осторожно пошлепала в ванную, умылась, достала косметичку, а потом подняла глаза на свое отражение. Вода смыла остатки вчерашнего макияжа, поэтому придется накладывать новый. Я поняла, что такое кошачья любовь к человеку. Это когда ты совсем недавно зверски лечил котишку, а он снова подошел к тебе и стал о тебя тереться. А вот любовь человека к котику измеряется…

На секунду я прикрыла левую щеку, а потом отвела руку. Два некрасивых шрама простирались вдоль щеки и уходили вниз, к подбородку. Один, что ближе к уху, был короче, а второй, что ближе к носу, длиннее. Ладно, погнали. Через пять минут все стало выглядеть намного лучше. Я прищурилась, глядя на себя в зеркало. Так, еще немного… Фу! Переборщила. Ладно, смываем. Ничего, скоро я научусь. С руками не проблема, там не так видно, а вот на лице…

Все началось с того, что отвалилась короста. Я посмотрела на себя в зеркало и поняла, что красавицей мне уже не быть никогда. Конечно, если бы мне предложили вернуть котишку в обмен на то, что моя щека уже никогда не будет прежней, я бы согласилась, даже не раздумывая. Шрамы причиняли мне морально-эстетический дискомфорт, не более, зато их автор страдал страшно. И глядя на его мучения, я решилась на обман.

В памяти всплыл непотопляемый «Конь За Что?», который в порыве безудержного, как диарея, пессимизма, со свойственной всем нытикам обидой на весь мир рассказал, что свою первую супругу увидел без макияжа только спустя год, случайно застукав ее в процессе умывания. Вид благоверной без тонны косметики, без жирных стрелок и идеального тона привел слабонервного эстета в животный ужас. У нее мутный блинчик вместо лица и… внимание!.. веснушки! Он женился на красавице, а тут… фе!.. веснушки, которые он терпеть не может! «Как мухами засижена!» – брезгливо заметил эстет, почесывая волосатое родимое пятно на подбородке. В этот момент мне стало чертовски обидно за его бывшую. Я почувствовала себя седовласым старцем, который просто обязан указать герою, куда ему нужно идти, чтобы осуществить древнее пророчество.

Каждую ночь я осторожно стала просыпаться и потихоньку закрашивать свою щеку, чтобы со стороны казалось, что все благополучно «заживает», о чем каждый раз демонстративно сообщала котику. Фей стал понемногу успокаиваться, хотя все еще осторожно целовал по ночам свеженанесенный боевой макияж в надежде, что я сплю как сурок.

Но сегодня, когда я смывала предыдущий макияж и наносила свежий, художественно имитирующий «почти все зажило», услышала голос позади себя:

– А тебе не говорили, что обманывать котиков нехорошо?

Фей обнял меня и посмотрел на наше отражение.

Я заслонила рукой щеку, чтобы он не видел, но крестный отвел мою ладонь. Даже при свете свечей было видно, что улучшений нет. Я промолчала. В раковину скатился тюбик тонального крема.

– Я еще раз повторяю, ты не виноват. Я на тебя не обижаюсь. Пинать бы я тебя не стала и так далее. Я не хочу снова возвращаться к этому разговору, – осторожно начала я, а потом радостно продолжила, поднимая тюбик и пытаясь попасть крышечкой на резьбу. – Видишь, я не зря смотрела уроки макияжа! Я научилась его маскировать так, что почти не видно! Только если сильно не вглядываться… Да ладно тебе! Другие всю жизнь что-то маскируют. Ничего, привыкну. Несмертельно.

– Мышка, как только я сниму с себя ограничения, наложенные голубятней, я первым делом исправлю это, – прошептал он, зарываясь лицом в мои волосы. – Прости меня… Я не хотел…