Жасминовые ночи - Джулия Грегсон

Последним появился Озан, выставив перед собой руки в скромном протесте. Его встретил рев любви и благодарности. После торжественной мелодии, вероятно, египетского национального гимна и после гимна Великобритании «Боже храни короля» из бамбуковых клеток были выпущены три дюжины белых голубей. Испуганные птицы, целый день просидевшие в клетках за сценой, взмыли в темное небо, покружили среди фонариков, окрасивших их в красный и зеленый цвет, описали круг над сценой и полетели в сторону моря.

Дом посмотрел на человека, выпустившего птиц. Тот широко улыбался, ничуть не беспокоясь, вернутся они или нет. Главное – театральный эффект, птицы сделали свое дело. Вот на этом и строится весь шоу-бизнес. Один эффектный жест – а потом хоть умри.

После концерта все тротуары на Корниш были забиты людьми. Саба взяла извозчика и попросила его ехать быстрее. Испуганные лошади не слушались вожжей, а когда экипаж подъехал к отелю «Сесил», где по просьбе Клива Саба должна была встретиться с ним в последний раз, их остановили пьяные солдаты, отплясывавшие «конгу».

Клив просил ждать его в коктейль-баре, справа от администратора и лифтов. Там спокойно, все еще будут на празднике, а у него есть для нее несколько новостей. Теперь уже нет необходимости соблюдать секретность, и они просто явятся в бар как супружеская чета.

Войдя в вестибюль отеля, с его неярким мерцанием отполированной меди, мраморными полами и изысканными цветочными композициями, Саба отметила, что Клив вернулся в свою привычную среду обитания. В освещенном свечами баре элегантный негр в смокинге играл под пальмой на пианино. Она услышала звон бокалов, приглушенные голоса воспитанных людей. Клив был уже там, элегантный, длинноногий, томный – прекрасно одетый англичанин, делающий вид, будто ему наплевать на то, как он одет.

Но первое впечатление небрежности и умудренности длилось недолго. При виде Сабы Клив вскочил и включил на лице радостную улыбку – словно неловкий мальчишка на первом свидании. Чуть выше безупречно белого ворота рубашки виднелась подсохшая полоска крови – следы неловкого и поспешного бритья. Саба приехала, не переодевшись после концерта, в том же прекрасном серебристом платье, в каком выходила на поклон к публике; на ее плечах была тончайшая шелковая стола.

– Саба, – сказал он, – ты чудесно выглядишь. Господи, ты совсем взрослая.

Такой чрезмерный комплимент сильно удивил ее, а его улыбка, кривая и сентиментальная, насторожила. Может, он пьян?

– Извини, что задержалась, но я ненадолго. – Она села рядом с ним на банкетку. – Озан устраивает грандиозный прием, пригласил всех местных тузов, и я не могу его подвести.

– Конечно-конечно… просто я уезжаю из Александрии и хотел… Думаю, это моя последняя… – Он замолк, потом смущенно пробормотал. – Слушай, Саба, прежде чем я скажу… ну, я должен… я вот что хочу сказать: для тебя это был абсолютно фантастический вечер. Я и раньше слышал тебя, но это… ты необыкновенная – я никогда не забуду этого, вот и все. Вот я и сказал.

– Спасибо. – Ей было неловко выслушивать его восторженные комплименты, когда сама она была совершенно пустая.

– Дорогая, ты молодец… со мной что-то не… ты выпьешь? – Он взмахнул рукой, подзывая официанта. – Ведь это страшно утомительно. – Прежде он никогда не называл ее «дорогая». Слово неловко повисло между ними.

– Официант, – сказал он. – Шампанского, закуску, меню для мадемуазель.

– Я не могу тут долго задерживаться, – повторила она. – Ты говорил, что у тебя есть какие-то новости для меня.

– Да. Но все-таки тебе надо немного перекусить – тут фантастический новый шеф…

– Дермот, честное слово, не могу, – твердо заявила она. – Сегодняшняя ночь у меня рабочая.

– Ладно, извини, делай свою работу. – В его голосе зазвучала деловая нотка. – Вот мои новости.

Он огляделся по сторонам и убедился, что другие посетители сидят вне пределов слышимости. На его лице трепетали отблески пламени свечи.

– Йенке вернулся в Лондон и доложил о результатах. По известным причинам я не могу вдаваться в детали, но его информация, не только из Турции, но также из Северной Африки, была жизненно важной… а что касается тебя… – он устремил на нее многозначительный взгляд, – я должен сообщить тебе, что твое участие в операции было отмечено на очень, очень высоком уровне. Как тебе это нравится?

Из-под пальмы лились звуки фортепиано; явился официант и положил на колени Сабы салфетку. Она дождалась, когда он уйдет.

– Что? Что я должна чувствовать?

– Ну, это… не знаю… как бы это сказать… мне кажется, что с твоей стороны это героизм, без преувеличения…

– Ничего, – ответила она наконец. – Я ничего не чувствую.

– Правда? – Он глотнул виски и удивленно посмотрел на нее. – Почему?

– Не знаю, – уклончиво ответила она, а сама подумала: потому что цена оказалась слишком велика, потому что я не проявила особой храбрости, а была скорее ребенком, втянутым во взрослые игры, потому что вся эта история в итоге показалась мне скользкой, потому что я потеряла из-за нее Доминика… Все это промелькнуло в ее голове.

Клив покачал головой с видом педагога, жалеющего, что у одаренного ученика пропадает даром его талант.

– Ну, – ворчливо заметил он, – конечно, не мне тебя учить, но на твоем месте я бы оценил такую честь.

– Ты мне вот что скажи… – вырвалось у нее, прежде чем мысль приобрела законченную форму. – Это действительно стоило тех жертв? Или это делалось, потому что так полагается делать? Что чувствуют люди, попавшие в подобную ситуацию? Особенно когда по их вине погибают другие?

– Я не понял твой вопрос.

– А надо бы понять или хотя бы попытаться это сделать.

Он осушил свой бокал.

– Тише, Саба, – предостерег он ее и смерил очень странным взглядом – осторожным, недобрым и уязвленным. – Нет, серьезно, нажми на тормоза, потому что у меня есть для тебя и другие новости, – а ты можешь сейчас ляпнуть то, о чем потом пожалеешь.

Она тяжело вздохнула и уставилась в узкий фужер. Успокойся, Саба, не его вина, что все так вышло.

– Правда?

Он понизил голос, потому что пианист перестал играть.

– Правда.

– Какие новости?

Он набрал в грудь воздуха и позвал официанта.

– Еще виски, пожалуйста. А для мадемуазель?

Она накрыла ладонью фужер.

– Нет, Дермот, пожалуйста – заказывай только себе. Я скоро уйду.

– Саба, я думаю, что ради такого известия ты останешься.

Он наклонился к ней и облизал губы.

– Его нашли, – прошептал он. – Твой бойфренд – он в Алексе.

– Какой бойфренд? Кто?

Он смотрел на нее так серьезно, что на мгновение – безумное мгновение – ей показалось, что он имел в виду Северина Мюллера.