Сулла - Евгений Смыков

Ход битвы описан в источниках поразному. Плутарх пишет, что воины Суллы были измучены ливнем, «отдыхали на земле, подложив под себя щиты, и просили отложить сражение. Но когда Сулла нехотя согласился, а солдаты стали насыпать вал для лагеря и рыть ров, на них напал Марий. Гордо скакал он перед строем, надеясь, что рассеет войско, в котором царит замешательство и беспорядок. И тут волею божества свершилось то, что Сулла слышал во сне. Гнев овладел его солдатами и, бросив работу и воткнув свои копья в землю подле рва, они выхватили мечи и вступили в рукопашный бой с противниками. Те долго не продержались, но обратились в бегство, и множество их было убито. Марий бежал в Пренесте,[1167] но нашел ворота запертыми. Он обвязался спущенной ему веревкой и был поднят на стену. Некоторые… говорят, что Марий и не заметил, как началось сражение: отдав все распоряжения, измученный бессонницей и усталый, он прилег на землю и заснул гдето в тени, лишь потом, когда началось бегство, его с трудом разбудили. В этом сражении Сулла, говорят, потерял только двадцать три человека, а врагов перебил двадцать тысяч» (Сулла. 28. 10–15).[1168]

Аппиан гораздо более сух и краток. Он пишет, что Марий храбро сражался, но в какойто момент левый фланг подался под натиском врага, и пять когорт и две турмы перешли на сторону врага. Войско обратилось в бегство и пыталось укрыться в Пренесте. Однако его жители пустили лишь первых беглецов и потом закрыли ворота, чтобы враги не ворвались в город на плечах отступающих, поэтому Мария втащили на веревках. У стены произошла резня, многих взяли в плен. Среди захваченных были и самниты; Сулла приказал перебить их (ГВ. I. 89. 397–400).[1169] Спаслось, если верить Диодору, 15 тысяч марианских воинов (XXXVIII. 15).

В рассказе Плутарха мы вновь узнаем тот же «почерк», которым написаны мемуары диктатора.[1170] Опять сновидение, внезапное начало битвы, победа исключительно благодаря порыву воинов.[1171] Хотя рассказ принадлежит перу полководца, профессиональных деталей нет — командующий не принимает никаких специальных мер, его заслуга только в том, что он понял волю богов и призывал солдат следовать ей. Автора не смущает даже очевидная нелепость: только что прошел ливень, а Марий во весь опор мчится на врага. Что же за волшебный конь нес его, если он не увязал в грязи? Ведь во всех школьных учебниках рассказывается, что французские рыцари не могли наступать в конном строю в битве при Креси во время Столетней войны, ибо копыта их лошадей вязли в грязи после дождя. Но разве могли смутить Суллу такие мелочи? Он и не рассчитывал на понимание излишне придирчивых читателей. Люди же, способные проникнуть в суть вещей, должны понять: на его стороне боги, а в таких случаях все становится возможным.

Неудивительно, что мы вновь читаем у Плутарха о незначительных потерях армии Суллы и тысячах убитых врагов, но ничего не узнаем об измене воинов Мария на левом фланге и резне пленных самнитов под стенами Пренесте. Автор сообщает, что под началом Мария находилось 85 когорт (42 500 человек), но умалчивает о численности армии Суллы. Очевидно, она была всетаки больше.

Впрочем, не совсем гладок и рассказ Аппиана. Он явно намекает, что бой был проигран изза предательства некоторых воинов на левом крыле — так же впоследствии Наполеон сваливал вину за свое поражение под Лейпцигом на измену саксонских войск. Но ведь в нашем случае речь идет лишь о пяти когортах и двух турмах, то есть максимум о 2500 пехотинцах и 60 всадниках. Оказать решающее влияние на ход битвы их позиция вряд ли могла, поскольку они составляли не более чем Уго сил Мария. К тому же они не обратили внезапно оружие против товарищей, а просто сбежали к врагу. Да и левое крыло марианского войска стало пятиться еще до этого. Главной причиной его поражения явилось, очевидно, общее превосходство армии Суллы, равно как и его талант военачальника. Тем более что прорыв осуществил ее правый фланг, которым как наиболее почетным, надо думать, командовал сам полководец.

И еще одна деталь: самниты не причинили Сулле никакого зла, когда он наступал на юге Италии в прошлом году. Это весьма облегчило ему успех в Кампании. Тем более щедро он «отблагодарил» их, перерезав самнитов, взятых в плен под стенами Пренесте, — они выступили против него, пусть теперь пеняют на себя! И дело было, очевидно, не только в жестокости Суллы: он хотел подчеркнуть, что ведет борьбу с исконными врагами Рима, а стало быть, войну не гражданскую, а внешнюю.[1172] И виноват в ней, разумеется, не он, а те, кто выступает заодно с недругами римского народа — самнитами.

Разгром при Сакрипорте наряду с другими победами сулланцев означал перелом в войне. На реке Эзин в Умбрии сошлись армии Метелла Пия и претора Гая Каррины.[1173] Марианцы были обращены в бегство и понесли тяжелые потери.[1174] В результате окрестные общины начали переходить на сторону победителей. Карбон поспешил из Аримина против Метелла. Ему удалось задержать дальнейшее продвижение последнего, однако в это время пришло известие о битве при Сакрипорте, что изменило ситуацию (Аппиан. ТВ. I. 89. 395–396). Если исходить из Аппиана, то именно после этого Карбон начал отходить в Аримин, причем в ходе отступления его кавалерия была разгромлена Помпеем. Повидимому, именно в этот момент к сулланцам сбежал, прихватив казну, квестор Карбона, Гай Веррес[1175] — тот самый, который впоследствии «прославится» разграблением вверенной ему в управление Сицилии и против которого произнесет свои знаменитые речи Цицерон. Меньше помнят о его конце — алчного Верреса казнят в 43 году по приказу Антония, который позарится на его вазы из коринфской бронзы (Плиний Старший. XXXIV. 6; Сенека Старший. Свазории. 6.3; Лактанций. Божественные установления. П. 4).