Молодые львы - Ирвин Шоу

– Так точно, сэр.

– Спать будешь на прежней койке. Предупреждаю, Аккерман, ты должен быть солдатом в пять раз больше, чем любой другой в подразделении, если хочешь остаться в живых. Ясно?

– Так точно, сэр.

– А теперь уходи отсюда и больше не появляйся в канцелярии. Все.

– Слушаюсь, сэр. Благодарю вас, сэр. – Ной отдал честь и вышел. Он медленно направился по знакомой линейке к своей старой казарме. Когда в пятидесяти ярдах он увидел свет в незанавешенных окнах и двигающиеся в помещении знакомые фигуры, у него защемило сердце.

Он неожиданно повернулся. Следовавшие за ним в темноте три человека остановились. Он узнал их: Доннелли, Райт, Хенкель. Он даже заметил, что они ухмыляются. Угрожающе разомкнувшись, они медленно, почти незаметно двинулись на Ноя.

– Мы комитет по организации встречи, – заявил Доннелли. – Рота решила устроить тебе хороший прием по старинному обычаю, когда ты вернешься. Вот мы тебе его сейчас и устроим.

Ной быстро опустил руку в карман и вынул пружинный нож, который купил в городе по пути в лагерь. Он нажал кнопку, и из рукоятки выскочило шестидюймовое лезвие, ярко и угрожающе блеснувшее в его руке. Увидев нож, все трое остановились.

– Всякий, кто ко мне прикоснется, – спокойно произнес Ной, – получит вот это. Если кто-нибудь в роте снова тронет меня, я убью его. Передайте это остальным.

Он стоял выпрямившись, держа перед собой нож на уровне бедра.

Доннелли посмотрел сначала на нож, потом на своих приятелей.

– А, черт с ним, – предложил он. – Оставим его в покое до поры, до времени. Он же псих. – И они медленно пошли прочь. Ной все продолжал стоять с ножом в руках.

– До поры, до времени, – громко крикнул Доннелли, – не забудь, я сказал – до поры, до времени.

Посмеиваясь, Ной смотрел им вслед, пока они не скрылись за углом. Он взглянул на длинное зловещее лезвие, уверенно захлопнул нож и положил его в карман. Направляясь к казарме, он вдруг ронял, что открыл способ, как остаться в живых.

И все же, подойдя к двери казармы, он долго колебался, не решаясь войти. Он слышал, как в казарме кто-то пел; «Я возьму тебя за ручку, и тогда поймешь…»

Ной распахнул дверь и вошел. Райкер, находившийся у двери, первый заметил его.

– Боже мой! – воскликнул он. – Посмотрите, кто пришел.

Ной опустил руку в карман и нащупал холодную костяную ручку ножа.

– Э! Да это Аккерман, – крикнул через всю казарму Коллинс, – как вам это нравится?

Все вдруг столпились около него. Ной незаметно отступил к стене так, чтобы никто не смог встать позади него. Он положил палец на маленькую кнопку, при помощи которой открывался нож.

– Как там было, Аккерман? – спросил Мейнард. – Хорошо провел время? Небось, побывал во всех ночных клубах?

Все засмеялись, а Ной вспыхнул, но, внимательно прислушавшись к их смеху, понял наконец, что в нем нет ничего угрожающего.

– Бог мой, Аккерман, – воскликнул Коллинс, – видел бы ты лицо Колклафа в тот день, когда ты смылся! Ради одного этого стоило пойти в армию. – Все громко захохотали, с удовольствием вспоминая тот памятный день.

– Сколько времени тебя не было, Аккерман? – спросил Мейнард. – Два месяца?

– Четыре недели, – ответил Ной.

– Четыре недели? – удивился Коллинс. – Четыре недели отпуска! Хватило бы у меня духу на это, клянусь богом…

– Ты отлично выглядишь, парнишка. – Райкер похлопал его по плечу. – Тебе пошло это на пользу.

Ной недоверчиво посмотрел на него. «Очередная шутка», – подумал он и крепче сжал рукоятку ножа.

– После того как ты удрал, – сказал Мейнард, – трое ребят с твоей легкой руки ушли в самоволку… Ты подал всем пример. Приезжал полковник и задал жару Колклафу прямо при всех. «Что это за рота, – орал он, – где всякий прыгает через забор! Ваша рота на самом плохом счету в лагере», и все в таком роде. Я думал, Колклаф перережет себе горло.

– Вот, мы нашли их под казармой, и я сохранил их для тебя, – сказал Бернекер, протягивая ему небольшой завернутый в тряпку, пакет.

С недоумением посмотрев на широко улыбающееся детское лицо Бернекера, Ной стал медленно развертывать тряпку. Там лежали три книги, немного заплесневевшие, но пригодные для чтения.

Ной медленно покачал головой.

– Спасибо, – сказал он, – спасибо, ребята. – Он нагнулся, чтобы положить книги, и не решался подняться, чтобы наблюдавшие за ним парни не видели его растроганного лица. Он смутно понял, что его личное перемирие с армией состоялось. Оно состоялось на безумных условиях: на угрозе ножом и на нелепом престиже, выросшем из его сопротивления власти, но оно было реальным. Он стоял, смотря затуманенными глазами на потрепанные книги, лежавшие на койке, прислушиваясь к невнятному гулу голосов за спиной, и чувствовал, что это перемирие, видимо, будет продолжаться, а может быть, даже перерастет в союз.

Лейтенант, командир взвода, был убит еще утром, и, когда пришел приказ отступать, взводом командовал Христиан. Американцы не очень нажимали, и батальон занимал отличные позиции на высоте, откуда просматривалась разрушенная деревня из двух десятков домов, где упорно продолжали жить три итальянские семьи.

– Я начинаю понимать, как делаются дела в армии, – услышал Христиан, как кто-то жаловался в темноте, когда взвод, гремя оружием, продвигался по пыльной дороге. – Приезжает полковник и производит осмотр. Потом он возвращается в штаб и докладывает: «Генерал, я рад доложить, что люди занимают надежные позиции и живут в теплых, сухих землянках, которые могут быть разрушены только прямым попаданием. Наконец они начали регулярно получать пищу, и три раза в неделю им доставляют почту. Американцы понимают, что наши позиции неприступны, и-не проявляют никакой активности». – «Ну хорошо, – говорит генерал, – будем отступать».

Христиан узнал по голосу рядового Дена и взял его на заметку.

Он уныло шагал вперед, а висевший на ремне автомат оттягивал плечо и, казалось, становился все тяжелее. В эти дни он все время испытывал усталость, то и дело давала себя знать малярия: болела голова, знобило, хотя и не настолько сильно, чтобы было основание лечь в госпиталь. Тем не менее, такое состояние изнуряло и выбивало из колеи. «Отступаем, – казалось, твердили его ботинки, когда он, хромая, шагал по пыли, – отступаем, отступаем…»

«По крайней мере, – тупо подумал он, – в темноте можно не бояться самолетов. Это удовольствие нам предоставят потом, когда взойдет солнце. Вероятно, сейчас где-нибудь около Фоджи молодой американский лейтенант усаживается в теплой комнате за завтрак. Перед ним грейпфрутовый сок, овсяная каша, яичница с ветчиной, натуральный кофе со сливками. Немного погодя он заберется в самолет и пронесется над холмами, поливая из пулеметов разбросанные вдоль дороги черные фигурки, притаившиеся в ненадежных мелких окопчиках, и этими фигурками будут Христиан и его взвод».