Тихая сатана. Кража. Сенсаций не будет - Владимир Фёдорович Чванов

Так вот кто украл ручку. Зачем же он это сделал, Борис Лебедев? И почему теперь решил подкинуть ручку? Испугался или совесть в нем заговорила?

…Мне хочется верить, что в Борисе заговорила совесть. Хочется верить, что он понял: воровство – не просто преступление, а величайшая подлость, потому что вор всегда приносит горе.

Мы наказываем воров строго. Но, наказывая, пытаемся внимательно заглянуть вглубь: понять человека, разобраться, почему он стал вором, и выяснить, что есть в нем, в его душе, в его характере хорошего, на чем можно строить его будущую судьбу. Наказать человека укравшего несложно. Куда труднее, чтобы он не украл вторично.

Я уже говорил, что людям всегда хочется побыстрее, или, как говорим мы, оперативно, устранить зло. Но, действуя решительно и быстро, надо одновременно поступать умно и тактично. В борьбе со злом нельзя забывать, что человек, может быть, именно сейчас живет особенно плохо и больше всего на свете ему нужна помощь. Помощь, о которой он не всегда решается и даже стесняется попросить. И очень важно, чтобы у людей, совершивших дурное, заговорила совесть. Важно разбудить именно ее, совесть, а не страх. Особенно об этом нужно помнить, когда речь идет о подростках.

Память детства мы проносим через всю жизнь. Хорошее помним, не забываем и плохое. Помним друзей и врагов, улыбки, подножки, первые удивления, предательство…

Острота детского видения так сильна, что незначительная беда воспринимается как трагедия. Небольшой успех вызывает ликование, а несправедливость – потрясение…

С годами человек делается менее уязвимым. Но память детских лет не тускнеет. Есть вещи, которые не забываются даже тогда, когда мальчишки становятся взрослыми.

СЛЕД

Я шагал по старому московскому переулку. Здесь, рядом с Самотечной площадью, прошло мое детство. Я жил тогда в кирпичном пятиэтажном доме, построенном еще в прошлом веке домовладельцем Долгополовым. В переулке росли липы, возле дома были врыты скамейки, на которых по вечерам наши родители обсуждали свои заботы.

Я подошел к нашему дому и опустился на скамейку под липами. Задумавшись, не заметил, как рядом со мной сел еще кто–то. Я обернулся и узнал Леньку Самойлова, моего школьного товарища, неизменного вратаря нашей ребячьей дворовой команды. Теперь он не Ленька, а Леонид Кузьмич, отличный детский врач.

Не успели мы перекинуться несколькими словами, как из подъезда вышел высокий мужчина в черном берете с чемоданчиком – еще один наш старинный знакомый, Виктор Давыдов. В детстве Витька был первым заводилой в нашем Самотечном переулке. Ныне он превосходный автослесарь.

Витька улыбнулся мне, поднял руку и… почему–то прошел мимо.

Меня поразило: что ж не остановился друг Витька? Даже не поздоровался как следует. «Неужели, – догадался я, – их детская размолвка затянулась на долгие годы?»

Неужели и сейчас, когда мы все стали взрослыми, они не могут забыть того, что произошло между ними когда–то давно? Лет тридцать пять назад, никак не меньше…

Наша 188–я средняя школа Коминтерновского района возвышалась своими четырьмя этажами среди приземистых старорежимных купеческих домов в соседнем переулке. За школьным забором шумел листвой Екатерининский парк. В те годы этот парк казался нам огромным. Парк был местом сборища хулиганов с Самотеки.

В его укромных уголках, в прохладной тени старых дубов и кленов, а то и просто на пригорке у забора, резались по вечерам в «двадцать одно» карманники. Удачу и неудачу запивали водкой. Закуска, как правило, бычки в томате, лук и редиска.

Когда выпивки не хватало, в «деревяшку» обычно посылали мальчишек, которые стояли кружком в отдалении, наблюдая за игрой, мальчишкам нравились такие «важные» поручения. Даже когда им попадало за нерасторопность, не обижались и не уходили. Пьяная удаль, самодельные финки в карманах и за голенищами хромовых сапог, вытатуированные сердца, пронзенные стрелами, и адмиральские якоря, опутанные змеями, вызывали почтительный трепет в ребячьих душах. Таинственность неизвестной жизни, рассказы «королей» Самотеки волновали до сердцебиения.

Бывал в Екатерининском парке и Витька Давыдов. После уроков он часто приходил туда, карманники знали его, и он считал себя приобщенным к их среде: уже играл в карты и чаще других бегал за водкой. Воры помоложе стали учить Витьку добывать деньги в чужих карманах. И он делал все, чтобы угодить им. Все чаще пропускал уроки, а потом совсем бросил школу, ушел из 8–го класса.

Внешне Витька оставался обыкновенным мальчишкой, с челкой, нависшей на смуглый лоб, и даже папироска «Казбек» в его по–детски пухлых губах не придавала ему взрослости…

Только глаза изменились: стали угрюмыми, недобрыми, настороженными. Витька беспричинно злился на ребят бывшего своего класса, к концу уроков приходил на школьный двор, грубил учителям, дрался со своими прежними одноклассниками. Особенно он почему–то невзлюбил Леньку Самойлова, бил его чаще других, в присутствии девчонок, что было особенно обидно. Ленька сдачи не давал – боялся. И этот страх был еще хуже, чем побои. Не боль, а беспомощность, бессилие угнетали Леньку Самойлова.

Как–то весной Витька подкараулил Леньку в переулке у керосиновой лавки, где кроме керосина продавали примусы, свечки и стекла для ламп. Настроен Витька был как будто бы мирно.

– Вот что! Предлагаю мировую. Ну как?

Ленька молчал. Предложение Витьки было неожиданным.

– Я собрался жить лучше. Но есть неувязка: финансов не хватает. С завтрашнего дня выходит постановление: будешь давать мне по трешке…

Ленька кивнул. Кивнул, не подумав, что скажет он Витьке завтра. Кивнул, лишь бы сейчас, сию минуту, как можно скорее уйти. Уйти и не видеть своего врага. А дома Леньке стало жутко. Где взять столько денег? «Не буду давать – начнет бить по–настоящему, – думал он. – Хорошо, одну трешку, ну три трешки еще можно. Но сколько их потребуется?»

Придя домой, Ленька заглянул в копилку – глиняную кошку с золочеными ушками. Она стояла рядом с глобусом на книжном шкафу. С зимы в копилку откладывались деньги на велосипед.

Витька был точен. За деньгами он приходил аккуратно, ждал Леньку у школьных ворот. Больше не дрался. Только криво усмехался, пряча в карман очередную трешку. Но пришел день, когда трешки у Леньки не оказалось. Небогатые его запасы иссякли. Глиняная кошка была пуста.

– Бери где хочешь, мое дело маленькое, – сказал Витька. – Уговор…

– Неоткуда больше мне брать, – попытался отделаться от него Ленька. – Может, потом буду. А сейчас нет.

– Потом суп с котом. Бери где хочешь. Не принесешь – пеняй на себя.

Где было школьнику Леньке взять деньги?

В нашем девятом «А» время от времени собирали мелочь: на экскурсию в Третьяковку, на подарок товарищу, учительницам ко