Индийская принцесса - Мэри Маргарет Кей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зарин кивнул.
– Да. Первое нам уже известно: новость о бегстве Шер Али принес в Джелалабад один из наших отставников, некий Накшбанд-хан, который в прошлом был рисалдаром кавалерии разведчиков, а теперь живет в Кабуле.
– Знаю. Я тоже жил в Кабуле. Я получил работу писца в самом Бала-Хиссаре, и именно я попросил Накшбанд-хана доставить эту информацию Каваньяри-сахибу.
– Вах-иллах! Можно было догадаться. Но коли так, почему ты сам прибыл сюда в такой спешке?
– Я надеялся объяснить, что означает бегство Шер Али: что он больше не сможет притязать на власть в Афганистане, что это конец пути для него, а следовательно – если справедливость существует, – и конец войны, которая, по утверждению вице-короля, велась исключительно против эмира. Я надеялся, что это известие послужит к прекращению боевых действий, но я ошибался. Война будет продолжаться, потому что лат-сахиб и джунги-лат-сахиб со своими единомышленниками хотят продолжать ее. Я же теперь снова свободный человек. Каваньяри-сахиб сказал, что больше не нуждается в моих услугах.
– Да ну? Вот это действительно отличная новость!
– Возможно. Я пока не знаю. Есть еще кое-какие обстоятельства. Зарин… возможно ли мне поговорить с Гамильтоном-сахибом втайне от всех?
– Нет, если только ты не задержишься в Джелалабаде до его возвращения, а я не знаю, когда он вернется: он и еще несколько человек из нашей рисалы ушли в поход против клана Базая из мохмандов. Они выступили вчера и вернутся лишь через несколько дней.
– А Бэтти-сахиб? Он тоже ушел? С ним мне непременно надо повидаться.
– Нет, он здесь. Но тебе будет трудно встретиться с ним так, чтобы никто не узнал: он недавно получил звание майора-сахиба и принял командование рисалой, а потому слишком занят делами и редко бывает один, в отличие от Каваньяри-сахиба, к которому посетители частенько приходят тайком и среди ночи. Однако я посмотрю, можно ли устроить вашу встречу.
Новость о том, что Уиграма повысили в должности, удивила Аша, не знавшего, что полковника Дженкинса назначили командующим вновь сформированной бригады, состоящей из 4-й батареи горной артиллерии, пехоты разведчиков и 1-го сикхского полка.
– Расскажи мне, что здесь происходит, – попросил он. – Я почти ничего не знаю об успехах наших армий. Там, где я жил, разговоры всегда велись о другой стороне, и я слышал лишь, что войска эмира наносили тяжелые потери британцам, прежде чем с малыми потерями отступали со своих позиций, чтобы заманить неприятеля подальше от его опорных пунктов, где небольшим отрядам рейдеров легче перерезать пути снабжения. О сражении в Пейварском ущелье говорили так, словно афганцы одержали там великую победу, и я только вчера узнал, что это не соответствует действительности: что наши войска взяли ущелье штурмом и удерживают его. Расскажи мне, что ты сам знаешь или слышал из первых уст.
Зарин был хорошо осведомлен, и за следующий час Аш узнал многое, чего не знал прежде, хотя кое о чем догадывался. Разведчики, входящие в состав Пешаварской полевой армии, не участвовали в битве за Пейварское ущелье, но один дальний родственник Зарина принимал участие в обеих атаках, получил ранение и, пролежав две недели в госпитале, был отправлен в отпуск по болезни. Зарин столкнулся с ним в Дакке и услышал от него рассказ о той операции. По словам раненого, генерал Робертс, командующий Куррамской полевой армией, введенный в заблуждение ложными донесениями агентов из племени тури, работающих на афганцев, решил, что враг в беспорядке отступает и высоты Пейварского ущелья можно взять без боя. Его войска в полном составе выступили из Куррамских фортов, но в конце длинного перехода, когда все изнемогли от усталости, голода и холода, они обнаружили, что крупные силы афганцев ждут их в полной боевой готовности, надежно закрепившись на местности.
– По словам моего родственника, – сказал Зарин, – только позже стало известно, что неприятель получил сильное подкрепление из Кабула – четыре полка и шесть орудий, так что общая численность войска составила почти пять тысяч человек плюс семнадцать орудий. К тому же они сражались с великой отвагой и яростью, снова и снова отражая наши атаки и нанося нам столь тяжелые потери, что нашей армии потребовалось почти два полных дня, чтобы захватить Пейварское ущелье. Победа досталась нам чрезвычайно дорогой ценой – как в части живой силы, так и в части материальных средств.
Даже делая поправку на хвастливые разговоры, слышанные в Кабуле и Чарикаре, Аш подозревал, что для войск раджа все складывается не самым лучшим образом, и рассказ Зарина подтвердил это. Победоносное продвижение к Кабулу остановилось по причине нехватки транспорта, а войска, стоявшие в Джелалабаде и Курраме, страдали от болезней, вызванных жестокими холодами; хуже всего приходилось британским полкам и подразделениям с юга, не привыкшим к таким морозам. Хронически не хватало вьючных животных, а подножного корма в Хайбере было так мало, что в последнее время старший офицер комиссариата жаловался, что, если он на две недели не отошлет своих верблюдов обратно на равнины для выпаса, весной ему понадобятся новые взамен тысяч подохших, чьи разлагающиеся трупы непременно станут источниками чумной заразы.
Аналогичные жалобы, сказал Зарин, поступали с Куррамского фронта, а также из Кандагара, где стояла та часть армии генерала Стюарта, которая сначала заняла Кхелати-Гильзай, а потом отступила под натиском противника. Другая часть армии, продвигавшаяся к Герату, была остановлена у Гильменда, а армия генерала Сэма Брауна – в Джелалабаде. Прибывшие несколько дней назад новобранцы рассказали Зарину, что войска в Дадаре, Джейкобабаде и Кветте испытывают такую же острую нехватку транспортных средств и что пустыня и перевалы усеяны трупами верблюдов и брошенными ящиками с боеприпасами и провиантом…
– Будь я суеверным человеком, – сказал Зарин, – каковым я, милостью Всемилостивого, не являюсь, я бы сказал, что это проклятый год и что мы вступили в него под несчастливой звездой – не только здесь, в Афганистане, но и на востоке. Приходят известия, что по всему Ауду, Пенджабу и Северо-Западным провинциям снова выпали зимние дожди и тысячи людей умирают от голода. Ты слышал это?
Аш помотал головой: нет, не слышал, но он знает, что здесь, в Афганистане, все население уверено в победе и что Шер Али издал королевский фирман, в котором говорится о поражениях и тяжелых потерях оккупантов и о победах его собственных «пожирающих британского льва» воинов, которые в сражениях с армиями раджа демонстрируют такую отвагу, что каждый из погибших, прежде чем отправиться в рай, убил по меньшей мере трех врагов. В военное время обе стороны всегда ведут такие речи, ничего другого и ожидать не приходится. Но в силу своего национального характера и отсутствия сообщения между племенами – и поскольку они еще не потерпели крупного поражения, – все до единого афганцы твердо убеждены, что их войска без труда остановят неприятеля, продвигающегося к Кабулу…
– Они же наверняка знают, что мы захватили Али-Масджид и Пейварское ущелье, – угрюмо заметил Зарин.
– Верно. Но те, кто сражался там с нами, рассказывают о боях крайне односторонне, похваляясь тяжелыми потерями, нанесенными нам, и приуменьшая собственные потери. Не приходится удивляться, что люди, слыша подобные разговоры, по-прежнему надеются на победу Афганистана, подобную одержанной их отцами почти пятьдесят лет назад, когда они за несколько дней уничтожили целую британскую армию. Твой отец предупреждал меня, что они не забыли эту историю, и сегодня она рассказывается повсеместно, даже малые дети знают ее. Однако я не встречал ни одного афганца, который бы помнил или хотя бы слышал об успешной обороне Джелалабада войском под командованием генерала Сейла-сахиба или о победоносном марше Поллака-сахиба через Хайберский перевал и последующем разрушении этим генералом Великого базара в Кабуле. Такие вещи они предпочитают забывать или просто не обсуждать, и, на мой взгляд, в этом кроется величайшая опасность для нас: они не предпримут попытки договориться с нами, покуда убеждены, что могут с легкостью победить нас, – покуда полагают, что заманили нас в западню и могут истребить, когда пожелают.