Кирилл и Мефодий - Юрий Лощиц

Но до поры не ведаешь, когда он прозвучит, голос, доступный только твоему слуху. И прозвучит ли он для тебя? У брата его был такой слух. Мефодий, по крайней мере, дважды в том убеждался: когда в Херсоне Философ предрёк скорую кончину архиепископа и когда в Риме сам вдруг разболелся и вскоре попросил постричь его в монашеский чин.

Но можно и болеть, и сильно недуговать, а всё не слышать. Можно изойти в напряжённом ожидании, но голоса всё не будет. А достоин ли ты, чтобы тебе сообщены были твои сроки?

Владыке нездоровилось в утро Цветной недели, когда Господь входит в Иерусалим и весь город радостно высыпает на улицы встречать Грядущего, и дети устилают камни мостовых молодыми побегами пальм, а здесь, в Велеграде, — ветками распушившейся серебристой вербы. И столько детского щебета в пригретом апрельском воздухе, и таким победным гимном раздаётся вширь и ввысь:

Как же в такой день не быть со всеми? И он превозмог себя, пришёл, вступил в собор, как в переполненный гудящий улей, замер в алтаре перед престолом. И тут расслышал.

Он достоял службу до конца и произнёс благословение — своему цесарю, князю и всем здесь служащим, поющим, предстоящим. И после того сказал бывшим около него, чтобы они от этого часа не оставляли его молитвенной стражей и попечением. И даже срок свой назвал: «Стрезете мене, дети, до третяго дне».

И потом, в понедельник и во вторник Страстной седмицы, когда лежал на своём твёрдом монашеском ложе, всё самое сокровенное, таинственное, что пелось в храмах, звучало и в нём. Это ведь были его с братом и первыми учениками самые ранние славянские начатки. Но он уже не различал, чьи именно начатки. Его наполняло чувство, что это пение звучало ещё до них и будет звучать всегда.

Близость величайшего события изо всех, когда-либо происшедших на земле для смертных людей, переполняла его трепетом, потому что видел свою неготовность быть допущенным к самому торжеству торжеств.

Но всё подсказывало, что в Великий Четверток чудесный страстной чин чтения двенадцати евангелий отслужен здесь будет впервые без него…

И что же, Мефодие, и что же?! Когда-то этот чин страстной впервые был прочитан и без брата твоего, которому каждая буква, каждый звук принадлежали в том чтении. Но так прочитан, будто и Кирилл стоял с ними вместе, читал и пел. Так и с тобою будет. Прочитают без тебя, но с тобой. Ты всё отдал, что мог, и не тревожься. Что бы без тебя ни случилось, твои дети всё прочитают, всё споют и исполнят. Всё продлится, как вы с братом хотели. И плащаницу украсят, и на пасхальный ход выйдут под звёзды с хоругвями, и воскресным целованием друг друга обымут, и тебя проводят с пением до земли, и душа твоя в светлых одеяниях внидет в чертог Спасителя нашего. Иного не будет, ибо ты прошёл царским путём и не сбился.

…В среду на рассвете он тихо проговорил: «В руце Твои, Господи, душюмою вълагаю». И с тем мирно почил, поддерживаемый священниками. Гроб с его телом, приготовленным к отпеванию, внесли в соборную церковь, где, на левой стороне от алтаря, решено было после прощания предать почившего земле. За литургией и панихидой читали и пели на греческом, на латыни и на родном своём языке, ради которого были все его с братом Кириллом вдохновения, испытания и труды.

Так, по «Житию Мефодия», проводили моравляне своего владыку. Агиограф — а им был Климент, один из способнейших учеников солунских братьев, в будущем архиепископ Охридский, — прибег в своём описании, как видим, к языку особому, передающему трепет, сердечное смятение тысяч людей, вдруг лишившихся такой мощной духовной защиты. Обычно строгий, сдержанный, даже скуповатый в обращении со словом, Климент будто решил напомнить напоследок, что люди провожают ещё и подлинного поэта, потому что только поэт был способен оставить им в дар славянскую Псалтырь, многие другие вершинные образцы христианской поэзии. Как и эту песнь прощания и надежды, что сейчас звучала под сводами собора и вне его стен:

Погром. Бегство. Победа

«Житие Мефодия» завершается описанием проводов владыки, вылившихся поистине во всенародный сбор верных ему духовных чад. Тогда же было подсчитано, что на панихиду сошлось и съехалось отовсюду около двухсот одних только старших учеников — священников и дьяконов. А сколько прихожан стеклось от ближних и дальних градов и весей? Над всеми плачами и скорбями плескалась в те дни пасхальная радость о воскресшем Христе.

Похоже, Климент и принялся за жизнеописание Мефодия вскоре после его кончины, когда обострённая утратой память помогала всему осиротевшему содружеству учеников заново переноситься в дни испытаний, прёодолённых бок о бок с владыкой. И когда всем им так хотелось надеяться на то, что сама картина благодатного прощания Моравии со своим кормчим веры наконец-то усовестит двоедушных. А недоброжелателей угомонит — навсегда или хотя бы надолго. Утешение находили и в поминальных службах над местом захоронения, куда стекался народ отовсюду[25].