Закон девяток - Терри Гудкайнд

— И сколько их общим счетом?

Девушка принялась считать, отмечая стволы кончиком пальца.

— Десять.

— И если я был избран согласно Закону девяток, то сколько на самом деле должно быть таких деревьев?

— Девять… Одно лишнее!

Алекс кивнул.

— Чтобы застава отворилась, чтобы ее смог открыть избранник Закона девяток, чтобы его кровь сумела сработать, чтобы перед ним отключился защитный механизм и так далее — одно из этих деревьев надо убрать. Если помнишь, в свое время я так и сделал на том пейзаже.

Джекс насупилась:

— И какое именно дерево прикажешь убирать?

— То самое, которое нарушает композицию. Видишь, как все просто? — Алекс постучал пальцем по одному из деревьев. — Вот оно. Прямо глаз режет. Если ты, конечно, художник. Я-то приметил эту особенность с самого начала, едва увидел рисунок, а вот Раделл Каин ни черта не понял, потому что у него вообще нет художественного вкуса. Зато лорд Рал, нарисовавший этот пейзаж, был настоящим мастером.

— Ты хочешь сказать, что надо стереть вот это дерево… и тогда застава распахнется?

— Готов собственную голову заложить.

Джекс огляделась.

— Давай попробуем.

Они вместе принялись стаскивать трупы в круг, сваливая их друг на друга. Белый песок стал алым, обильно напитавшись кровью, что сочилась из мертвецов. Поверх всей кучи они бок о бок выложили тела Раделла Каина и Седрика Вендиса, чтобы людям на той стороне было на что посмотреть.

Смочив подушечку большого пальца собственной кровью из раны на левой руке, Алекс затер ненужное дерево и после этого вставил лезвие кинжала в щель.

По пещере поплыл могучий гул, над песком вспыхнул свет, окутав гору трупов звездочками искр, и тела в мгновение ока исчезли. Никакой ряби в воздухе, танцующих огненных спиралей и прочих чудес. Лежали на земле трупы, и их не стало. Песок снова был безупречно бел.

Молодые люди оглядели друг друга. Чужая кровь пропала. На одежде, руках и лицах осталась только своя.

Внезапно оказавшись наедине, они секунду смотрели глаза в глаза, затем шагнули навстречу и обнялись, даря друг другу поцелуй, наполненный радостью и облегчением.

Усевшись на песке в лучах мягкого солнечного света, что лился сквозь пролом в своде пещеры, Джекс сказала:

— Ты и впрямь Александр — защитник людей. Оправдываешь собственное имя…

Они еще молча посидели обнявшись, впитывая тишину и покой.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — наконец промолвил он.

Джекс, прислонившая голову к его плечу, вскинула глаза.

— Уверен?

Алекс печально кивнул.

— Ты думаешь, что твоя роль еще не сыграна до конца. И что ты сама — защитница своего народа.

Одинокая слеза скатилась по щеке Джекс. Девушка сглотнула и отвела взгляд.

— Я бы не влюбился в тебя, если бы ты была человеком, готовым махнуть рукой на соплеменников, не дав им шанса хотя бы чуть-чуть приспособиться к самостоятельной жизни.

К ней вернулась улыбка:

— Ты правда так думаешь?

— Не-а… — прошептал он.

— Но все же понимаешь, почему я должна…

Он кивнул, еле находя силы для ответа.

— Пусть даже у меня разорвется сердце после твоего ухода, я знаю, что не имею права останавливать тебя.

Потеревшись лицом о плечо Алекса, она накрыла его щеку ладонью.

— Это ненадолго. Обещаю. — У нее задрожали губы, и девушка поспешила сморгнуть слезы. — Вернуться надо — я не могу упускать шанс, который ты только что нам подарил. Ты спас наш мир, но только в том случае, если мы будем действовать без проволочек. Я должна многое организовать, чтобы нам удалось нанести удар в самый подходящий момент.

— Я знаю. — Алекс отвернулся, не в силах больше этого выносить.

Джекс протянула руку, заставляя его взглянуть в лицо.

— Обещаю: я вернусь, как только смогу. Отныне моя жизнь стала твоей. Даже если меня нет рядом, я все равно твоя. Отныне и вовеки.

Слезы струились по щекам Алекса, пока он целовал и целовал ее, желая, чтобы эта минута никогда не кончалась.

Алекс в одиночестве брел по лесу, где с недавних пор был хозяином. Слезы смешивались с водой тихого дождя, словно само небо хотело сочувственно коснуться его лица.

Все, что случилось — да и случилось ли? — казалось нереальным, сюрреалистичным…

Он влюбился в женщину из параллельного пространства. Участвовал в войне миров. И заодно спас родную планету из лап убийц, готовых тысячами умерщвлять невинных людей.

Уж не бред ли?..

Алекс шмыгнул носом, вытер лицо обшлагом куртки и посмотрел на свинцовое небо, проглядывавшее в прорехах лесного полога. Где-то там — мир Джекс…

И она там ходит, чем-то занимается.

Причем даже неясно, где именно находится это «где-то».

Алекс продолжал путь, практически не видя, что творится впереди. Перед глазами стоял образ девушки. Все его помыслы и мечты были только о ней.

Без Джекс земля опустела.

Алекс вздохнул. Жизнь была бы намного проще, если бы он полюбил земную девушку…

После того как она ушла сквозь заставу, Алекс провел ночь в пещере. Ему не хотелось покидать место расставания. Они оба мечтали, чтобы любимый человек оставался рядом подольше. До рассвета. До следующей недели. Еще один месяц. Или год.

До конца жизни.

Увы, она не могла себе этого позволить. Необходимо действовать, пока есть шанс на победу. Выигранное преимущество надо закреплять, если ее народ хочет выжить и наконец сбросить с себя чудовищное ярмо, под которое попал по милости Раделла Каина.

Алекс гордился Джекс. Куда проще было отказаться от дальнейшей борьбы, но девушка сумела преодолеть искушение, потому что ее народ в ней нуждался.

По крайней мере на ближайшее время.

На обратном пути Алекс наткнулся на тела тех мужчин, которых убил, когда рвался к заставе, чтобы спасти Джекс. Оставлять трупы в лесу не хотелось. Активировав путеводные нити, он отправил мертвецов обратно.

Ближе к вечеру Алекс добрался до ручья и джипа. Мышцы ломило от усталости, накопившейся за долгую и мучительную дорогу от Замковой горы.

Возле «чероки» стоял незнакомый белый пикап. На дверце виднелась надпись: «Даггетский трест».

Алекс ничуть не удивился, обнаружив поджидавшего Хала Халверсона. Тот сидел на валуне неподалеку, но завидев молодого человека, поднялся, разминая затекшие ноги и заодно оглядывая тропинку, уходившую в лес. В суровом лице мужчины явственно читалась тревога.