Вкус убийства - Анна Малышева

Как говорила Наталья, сын сразу сообразил, что можно сорвать куш с незадачливого водителя. Геннадий сказал, что Стас должен им три тысячи долларов – за моральный ущерб. Стас слегка оторопел, но в конце концов ответил, что даст тысячу. И в самом деле привез деньги. Геннадий между тем развил бурную деятельность. Записал все данные паспорта Стаса. Звонил ему домой. Говорил, что тот заплатил слишком мало. В конце концов Стас не выдержал и потребовал, чтобы его оставили в покое. Геннадий подстерег парня и попытался избить его. Но силы оказались неравны: в результате Геннадий явился домой с фонарем под глазом и большим кровоподтеком между ребрами. Он был мрачен и молчал.

– Я ему посоветовала, чтобы больше не совался.

А он сразу стал грозить, что убьет Стаса. Даже если тот будет платить. – Наталья рассказывала, уставившись в окно скучными глазами. Золотая осень давно кончилась, деревья дрожали на ветру, о стекло с глухим шелестом терлась рано покрасневшая рябина. Женщина зябко куталась в байковый халат. – Генка подстерег его уже с дружками. Отнял у Стаса паспорт, ключи от квартиры, записную книжку и все деньги. Пообещал, что все вернет, если тот принесет еще тысячу долларов. Стас сказал, что Генка об этом пожалеет… А потом все это и вышло. На даче.

Они выследили его. Ведь Стас больше не собирался платить.

Паспорт на имя Бурханова Станислава Петровича был найден при обыске квартиры Пашковой.

Геннадий наклеил в паспорт свою фотографию, но, как ни странно, только одну. Ту, что клеят в шестнадцать лет. У девятнадцатилетнего Геннадия в его собственном паспорте была только одна фотография. Точно такая же, как та, которую он вклеил вместо фотографии шестнадцатилетнего Бурханова.

Стоило перевернуть листок, и сразу возникал вопрос – кто же хозяин паспорта? Шестнадцатилетний брюнет или двадцатипятилетний блондин? Они были ничуть не похожи. Но до Геннадия такое противоречие не дошло, или же он просто не заметил второго снимка.

– Как вам пришла мысль убить и ограбить Юрия Гурзо?

Макаров держался с женщиной вполне доброжелательно. Он видел, что ей нужно чье-то участие и в таком случае она охотно идет на откровенность.

– Это Генка порылся в записной книжке Стаса. Там были у многих не только телефоны, но и адреса. Стал отслеживать, у кого квартира получше, у кого машина. Ему понравились двое. Юра и вот Саша.

– Он заставлял вас с ними знакомиться и внедряться в квартиры?

– Да Господи… – Наталья вдруг рассмеялась. – Внедряться… Они сами были рады.

– Но вы знали, что ваш сын задумал убить Гурзо? Он делился с вами своими планами?

– Конечно, – простодушно ответила она. – Я его пыталась отговорить.

– А в милицию заявить не пытались?

– На сына? – Она подняла на него наивные, непонимающие глаза. В такие минуты она и в самом деле казалась ненормальной. – Нет. Я думала, он не осмелится.

– Как же вы сами согласились участвовать во всем этом?

– Да так… – Она, казалось, растерялась от этого вопроса. – Генка говорил, что как денег достаточно наберет, то уедет от меня… И от ребенка отвяжется. От Люды. Ведь привязался к ней, можно подумать, что в самом деле влюбился.

Последние слова дались ей с трудом. Она произнесла имя девочки почти сквозь зубы.

– Вам это известно? Ваши соседи сейчас утверждают, что ваш сын несколько раз изнасиловал Людмилу. – Макаров видел, что женщина ерзает на стуле и ей не терпится уйти. – Это правда?

– Ну да, – просто ответила она. Не выдержала и встала:

– Можно мне в палату?

– Хорошо, на сегодня достаточно. Вы мне только одно скажите: вы ведь были привязаны к девочке. Крестили ее. Уж ради нее-то могли бы заявить на сына в милицию?

В следующий момент Макаров почувствовал себя самым настоящим дураком. Наталья вздохнула и, глядя куда-то мимо него, спокойно пояснила:

– Да в том-то и дело, что я к обоим была привязана. Ему я родная мать. Ей крестная. Хотелось, чтобы всем было хорошо. Так я могу идти?

* * *

В середине октября темнело совсем рано. Таня вернулась домой в семь часов, а ей казалось, что уже наступил глубокий вечер. Она дольше обычного возилась с ключами – никак не могла освоить новые, какие-то хитроумные замки. Прослушала сообщения на автоответчике. Звонила мама из Калининграда. Спрашивала, когда дочка приедет в гости.

– Скоро, – сказала Таня как бы в ответ на ее слова.

Звонил Саша. В последний раз Таня виделась с ним неделю назад. Тогда она между делом поинтересовалась, как же он не узнал Наталью, когда та сидела в машине Стаса. Саша уверял, что это была не Наталья. В конце концов Таня вытянула из него более точное описание той женщины и поняла, что Стас был с Галиной. Но это ее уже никак не задело. Сейчас Саша звонил, чтобы узнать, как Танино самочувствие.

– Хорошо, – снова вслух произнесла Таня и отключила автоответчик.

Она прошлась по квартире, везде зажигая свет.

Эта привычка появилась у нее совсем недавно. Так ей было спокойнее и не казалось, что по углам кто-то прячется. Таня повесила в шкаф свою теплую куртку, отметила, что теперь многие вешалки опустели.

Одежду Стаса она по-прежнему держала в сумках, не зная, куда пристроить. Прошла на кухню, поставила чайник.

Пока он закипал, Таня в который раз рассматривала рисунок, висевший у нее над постелью. «Ад одиночества». Рисунок нравился ей по-прежнему, но сейчас казалось, что одиночество – это нечто другое. Это очень долгие, темные осенние ночи. Телефонные разговоры с давно забытыми людьми.

Никогда в жизни она так много не звонила по телефону. Одиночество – это прогулки по городу, это встречи с друзьями. Новые замки в железной двери. Новая жизнь, которая кажется слишком просторной, к которой пока трудно привыкнуть…

Таня пила чай, когда в дверь позвонили. От неожиданности рука у нее дрогнула, чай выплеснулся на колени. Отряхивая халат, она подошла к двери и приникла к глазку. Стояла так очень долго, не меньше двух минут, пока не услышала голос Виталия:

– Черт, не хочешь – не открывай. Я пирожков купил, могли бы чаю попить.

Он потоптался за дверью, вздохнул. Внезапно Таня поймала себя на том, что улыбается. И будто со стороны услышала свой голос:

– Ладно, я сейчас открою.