Заговор францисканцев - Джон Сэк

Счастливые слезы собрались в уголках ее глаз.

– Я счастливее, чем в Пасху! – слова эти вырвались из глубины сердца, а про себя она добавила: – Как же я рада, что не убила тебя.

Спрятав голову на плече Орфео, она поглаживала ему ладошкой живот, пока их не прервал тихий, ненавистный стук в дверь.

– Простите, синьор, синьора. Начинается шествие в честь святого Франциска. Вы велели вас разбудить.

Мягкие шаги удалились, но издалека уже доносился звон труб.

Амата с удовольствием повторила про себя: «Синьора».

В роще вокруг Портиункола всю ночь шипели и вспыхивали смоляные факелы. Конрад вышел с первым светом и смотрел, как новые огни стекаются вниз по холму к крошечной часовне. Гильдии собирались в полном составе и разворачивали знамена своих ремесел. Фанфары приветствовали солнце, показавшееся над гребнем горы Субазио.

Конрад, любивший одиночество, нарочито незаметный в своей серой рясе, оказался вдруг подхваченным яростным вихрем красок. Вместе с другими братьями, собравшимися к часовне, он направился за рыцарями и городской стражей по холму, в хвосте шествия гильдий, в окружении священников – простых сельских служителей в вытертых до блеска черных сутанах и белых стихарях, епископов и кардиналов, блистающих алыми мантиями и горностаем... Где-то в голове процессии шел сам папа Григорий.

Навстречу им хлынул из городских ворот пестрый поток горожан в разноцветных туниках и накидках. Восторженные зрители обламывали нижние ветви олив, за которыми ухаживал Конрад три года назад, и зеленые лиственные стяги смешивались с яркими гильдейскими флагами, словно морская пена, кружащаяся на прибрежном песке.

Компанья ди Сан-Стефано, голосистые ассизские флагелланты, громко затянули хвалебный гимн стигматам.

Sia laudata San Francesco,

Quel caprave en crocefisso,

Como redentore...

Хвала святому Франциску,

Кто распятым явился,

Подобно Спасителю...

Рыцари сдерживали горячившихся коней, возбужденных огнями факелов и криками толпы. Теплый запах свежего конского навоза, поднимавшийся от пыльной тропы, напомнил Конраду, что надо посматривать, куда ставишь босую ногу. За час, который понадобился шествию, чтоб достигнуть ворот Сан-Пьетро, безоблачное небо сменило цвет от серого к лиловому, потом к темной лазури и, наконец, к прозрачной голубизне. У ворот толпа разделилась: братия и прелаты направились к нижней церкви базилики, а миряне устремились к верхней церкви и затопили пьяццу ди Сан-Франческо. Конрад держался особняком от тех и от других. Он остановился на южном краю площади, откуда ему было видно все действо.

Несколько важных горожан получили приглашения на службу в нижней церкви: правители и богатые жертвователи. Среди них Конрад высмотрел бледного Орфео и зевающую Амату. Надо полагать, Амата оплатила похороны донны Джакомы. Да к тому же ее супруг – кровный родственник святого и личный друг папы.

Рядом с Орфео стоял юноша, напоминающий его чуть вытянутую в высоту и более стройную копию. Должно быть, его брат Пиккардо, новый торговый партнер. Амата нагнулась к носилкам, которые несли четверо слуг. Лицо одного показалось Конраду знакомым, но он не доверял ни своему зрению, ни памяти и не пытался угадать имя человека, с которым его разделяла площадь.

Тело калеки скрывала широкая ряса, но монашеское покрывало показывало, что это женщина. Амата, как видно, была знакома с больной, надеявшейся получить исцеление в праздник святого. Конрад закусил губу, разглядывая бушующую толпу верующих, среди которых только он и Джироламо знали, что надежды несчастной основаны на подлоге.

Амата выпрямилась, рассматривая цепочку братьев, тянувшихся к церкви. Конрад взглянул туда же. Кажется, он узнал Дзефферино по неровной походке, хотя брат шел ссутулившись, натянув на голову куколь. Напрасно он вытащил тюремщика из подземелья: его прежний товарищ теперь чувствовал себя еще более неуютно, чем прежде. Узнал Конрад и мальчика Убертино, предупредившего его два года назад об опасности. Юноша, казалось, весь отдался пению, но глазами стрелял по сторонам, с прежним любопытством разглядывая толпу. Конрад задумался, осмелятся ли появиться в церкви его собратья спиритуалы, или они будут служить праздничную мессу в безопасности своих пещер и хижин, на тайных собраниях где-нибудь в горах. С виду ни один из братии не напоминал оборванного, голодного поклонника бедности.

Наконец Конрад высмотрел человека, которого искал. Фра Салимбене, сложив руки на упитанном брюшке, шествовал в паре с тощим длинным Лодовико – разительный контраст. Настоятельная потребность сейчас же, не дожидаясь окончания церемонии, поговорить с ним о свитке Лео толкнула Конрада бегом броситься по крутым ступеням к нижней церкви. Надо поймать их вне стен обители – другого случая убедиться, что рукопись не погибла в огне, не будет. Как ему ни хотелось доверять Джироламо, слишком свежи были еще воспоминания о двух годах, проведенных в подземном аду; много лет пройдет, пока он заставит себя снова войти в Сакро Конвенто.

Он уже догонял процессию, когда стражник преградил ему дорогу. Он держал пику поперек тропы и теснил Конрада вместе с потянувшимися за ним зеваками к стене, расчищая проход через маленькую площадь.

– Дорогу венецианскому дожу! – рявкнул стражник.

Толпа затихла при виде выходящего из носилок человека в богатом одеянии. Тот слегка поклонился на все стороны, отдавая дань восторженной тишине. Он уже сделал несколько плавных шагов в сторону церкви, когда за спиной у Конрада возобновился шум.

Вперед продвигалось и шествие братии. Конрад почувствовал, что задыхается в давке. Салимбене придется подождать. Он начал подниматься обратно, отыскивая свободное место, когда его догнал голос Аматы.

– Фра Конрад! Вот ты где! Приходи к нам ужинать.

– Если сумею, – отозвался он. – Мне надо прежде поговорить с фра Джироламо.

– Приходи обязательно! – крикнула она, кивая на женщину в носилках, но толпа уже разделила их и унесла его вверх по лестнице, так что конца фразы он не расслышал.

Приставив ладонь к уху, Конрад беспомощно махнул рукой. Амата умоляюще сложила руки, и он кивнул: да, он постарается.

В конце концов ему удалось отыскать на краю площади место, где давка была не столь нестерпимой. Здесь его углядели маэстро Роберто и граф Гвидо с внучкой. Управляющий с ухмылкой воздел руки: «Где еще увидишь подобное представление, брат?»

Конрад проследил его взгляд, устремленный на дальний край площади. Все глаза были обращены к базилике, у многих горожан по щекам текли слезы, иные били себя в грудь и возводили глаза к небесам. Другие пересмеивались, подталкивая локтями соседей; Конрад подслушал разговор двух мирившихся и просивших друг у друга прощения за прошлые обиды. Кое-кто стоял неподвижно, закрыв глаза и шевеля губами в безмолвной молитве. В толпе, как всегда, шныряли разносчики, предлагавшие мясные пирожки и сласти изнуренным благочестием горожанам. В задних рядах толпы молился, склонив голову и преклонив колени, высокий мужчина, укутанный в толстый черный плащ. Его рост и широкие плечи напомнили Конраду кающегося Джакопоне и безумное почтение бывшего нотариуса к поддельной крайней плоти. Впрочем, какая разница между безумцем Джакопоне и этим человеком, молящимся выдуманным стигматам?