Заговор - Джонатан Рабб

Слова эти были сказаны около двух часов назад. Ксандр успел принять душ, побриться, одеться, рискнул выбраться в лабиринт коридоров, чтобы осмотреть дом. Не раз, впрочем, останавливался, вдумываясь в слова Ландсдорфа, в чудовищную грандиозность того, что за ними стояло. «Я понял это с самого начала, с самых первых дней, когда вы стали работать над диссертацией. — Ландсдорф говорил с абсолютной убежденностью. — Вот он, мозг, которого я столько ждал. Вот он, дух, что обратит предвидение в жизнь. Когда вас ознакомить с этим, было всего лишь вопросом времени. — Ксандр застыл, не веря собственным ушам. — Вы тот, кто заменит меня. Вы тот, кому надлежит взять бразды правления». Даже сейчас, препровожденный в небольшую столовую, сидя над блюдом сваренного на медленном огне палтуса, Ксандр не чувствовал голода, хотя сильно сосало под ложечкой.

Будто откликаясь на зов, в дверях появился Ландсдорф, а с ним еще один мужчина.

— Я вижу, вам дали поесть. Великолепно. Надеюсь, вам это по вкусу?

— У меня нет аппетита.

— Это объяснимо, — говорил Ландсдорф, усаживаясь напротив Ксандра, — но вам было бы полезно немного поесть. Восстанавливайте силы.

Второй человек остался стоять возле двери.

— Я слышал, Вотапек приехал, — сказал Ксандр. — Еще один нежданный гость?

Ландсдорф улыбнулся:

— Попробуйте этот голландский соус. Он очень вкусный.

Ксандр пристально глянул на него:

— Вы им рассказали?

— Рассказал… а, вы имеете в виду — о нашем разговоре?

— Я избавлю вас от трудностей. Я обдумал свое «положение». Я отказываюсь.

Какое-то время Ландсдорф молчал. Потом заговорил, причем голос у него был самый успокаивающий:

— Как, должно быть, тяжело далась вам прошедшая неделя. Я вначале тоже колебался. Но, как я уже сказал, в таких делах выбора нет. Подобные вещи требуют от нас большего, чем, возможно, нам суждено понять. В менее расстроенном состоянии вы посмотрите на это совершенно иначе.

— Понимаю. Прочти манускрипт и сделайся последователем? — Ксандр оттолкнул тарелку на середину стола. — Похоже, вы забыли. Я уже его прочел и не почувствовал себя обращенным. Уверен, впрочем, что вы в собственных рядах сумеете отыскать кого-либо в равной мере одухотворенного. Не затем ли создавались все эти школы?

— То, что вы прочли, всего лишь образчик теории, написанный более четырехсот лет назад. И нам обоим известно, что разум ваш и сердце не сумели оценить его. Вы читали с позиции неопределенности, с позиции страха. А это, по самому малому счету, отнюдь не лучшее положение, пребывая в котором стоит выносить суждения.

— Мои суждения…

— Что до выбора из собственных рядов, — продолжил он, — то такой возможности никогда не было. После Темпстена мы были вынуждены пересмотреть учебную программу, сосредоточиться на более насущных целях. Мы создали школы, готовящие солдат, индивидуумов, способных выполнить поставленные перед ними задачи.

— Бездумных роботов.

— Нет, это было бы несправедливо. Каждый из них осознает более значимую цель, хотя и на элементарном уровне. Понадобится еще одно поколение, прежде чем мы произведем тот тип вождей, из кого можно отбирать блюстителя. Даже сейчас новая учебная программа дает превосходные результаты. Минувшие восемнадцать часов — тому свидетельство.

— Очень обнадеживающе.

— Ксандр, — в голосе зазвучали отеческие нотки, — вы способны столько свершить. Не только ваш разум, но и сострадательность, умение сделать людей лучше, чем они есть, заставить их увидеть собственные таланты. Я еще и еще раз убеждался в этом, глядя, как вы работаете со своими студентами. Это поразительно. И именно этот дар вы привнесете в теорию, этот талант, который позволит вам обуздать грубую и жестокую сторону Эйзенрейха. Возможность взять то, что уже стоит на месте, и даже это сделать лучше. Я открываю перед вами возможность улучшить то, что я создал. Некоторое время Ксандр не отвечал.

— И вы ждете, что я буду благодарить вас.

— За то, что станете во главе всего процесса в самый решающий период? Да.

— Понятно. — Ксандр кивнул, словно соглашаясь. — Настолько решающий, что вы не сочли нужным объяснить мне все это заранее? Чего же вы боялись?.. Того, что я сочту претворение теории в жизнь сумасшествием, даже если доберусь до нее самостоятельно? Или я опять говорю с позиции выбора?

— Я не боялся ничего. Если бы вы мыслили более здраво и ясно, то сами бы это поняли.

— Так когда же точно вы намеревались ознакомить меня с манускриптом? Необычайные мои способности вы обнаружили пятнадцать лет назад. Отчего все так затянулось?

— Фактически это должно было произойти четыре года назад. — Ландсдорф потянулся и взял побег спаржи. — Когда вы впервые проявили интерес. Статья, которую вы написали о мифе Эйзенрейха, была довольно любопытной, особенно принимая во внимание ограниченность ваших ресурсов. Но потом заболела Фиона. Стало не до того. Вполне объяснимо, что вы связывали все имеющее отношение к Эйзенрейху с ней. Было очень трудно, смею вас уверить.

Ксандр, помолчав, произнес:

— Жаль, что смерть Фионы оказалась для вас таким неудобством.

Ландсдорф долго молчал.

— Я понимаю…

— Нет, вам не понять. — Голос Ксандра звучал бесстрастно. — Прошу вас впредь не упоминать ее имени.

Оба не проронили ни слова. Ксандр первым прервал молчание:

— Так когда вы намеревались загнать меня в угол?

Ландсдорф обмакнул палец в голландский соус и попробовал.

— Мисс Трент, без сомнения, рассказала вам об Артуре Притчарде?

— Да.

— К сожалению, я неверно оценил его любознательность, или, по-видимому, мне следовало бы сказать — его честолюбие. Он не довольствовался ролью, которую я ему уготовил. Отсюда — мисс Трент. Он рассчитывал, что она отыщет ему манускрипт, разъяснит его будущее место. Если она этого не сумеет, то он выдаст ее нам, без сомнения полагая, что она, принимая во внимание ее прошлое, постарается уничтожить меня, тем самым открыв ему дорогу в блюстители. Не постучись она в вашу дверь, мы с вами засели бы за манускрипт после вашего возвращения из Милана. У фортуны, однако, были иные планы. В этом отношении синьор Макиавелли, весьма возможно, был прав.

— Неделю назад? Это тогда вы собирались рассказать мне?

— О, возможно, я вам вообще бы ничего не рассказал… но тут Пескаторе принялся публиковать свои статьи, и наш с вами разговор сделался настоятельной необходимостью. Я знал, что вы собирались поговорить с ним во Флоренции. Он мне сам об этом сказал. Момент казался подходящим.

— Зачем убивать Карло?

— Опять вы о Пескаторе. — Ландсдорф, казалось, искренне удивился вопросу. — Он был для вас таким другом, что вы чувствуете потребность выяснять подробности?