Странствие Кукши за тридевять морей - Юрий Вронский

До епископа Михаила доходят слухи, что иудеи из Жидовского города, он же Щеков город, с недавнего времени усиленно проповедуют по городу свою веру, и кто-то будто бы уже обрезался. Как видно, рассудили они: если уж пришли такие времена, что кияне начали принимать христианскую веру, отчего бы им не принять иудейскую?

Вечерами, когда в церкви нет службы, епископ Михаил ходит в Жидовский город и ведет с иудеями ученые прения, пытаясь склонить их самих к признанию Иисуса Христа. По настоянию князя Оскольда в этих ночных хождениях его сопровождают Кукша и Шульга.

Юноши мало что понимают в спорах о вере, но они, конечно, болеют душой за епископа Михаила, подобно тому, как на ристаниях зрители болеют душой за «своего» наездника или бойца. Свежая молодая память, разумеется, зачерпывает невольно кое-что из этих бесконечных прений, но запомнившиеся обрывки не складываются в целое. Юноши, однако, не сомневаются в правоте епископа Михаила и напряженно следят за ходом поединка.

Старый иудей Исайя с длинной седой бородой и столь же длинными седыми пейсами говорит:

– Бог и в брак не вступает, и потомства не плодит, и совладетеля в Царствии Своем не терпит, вспомни, как Он говорит устами Моисея: «Вы видите, что Я – Господь, и нет Бога, кроме Меня: Я умерщвлю и Я оживлю, Я поражу и Я исцелю».

– В ответ на сказанное тобой, – возражает епископ Михаил, – будто Он Сам никого не родил, послушай своего пророка и тезку, говорящего со слов Господних: «Я ли, заставляющий других рождать, Сам не могу никого родить?» Это Он сказал о народе, который вновь рождается в Нем через веру.

– Разве Бог мог стать человеком, – отвечает на это Исайя, – родиться от женщины, подвергнуться избиению и быть осужденным на смерть?

Кукше помнится, что нечто похожее говорили и невежественные викинги, а прошлым летом, на тризне, Оскольд выказал большее, по мнению Кукши, понимание христианства, чем этот ученый иудей, сказав язычникам, что не от слабости и не от трусости Бог позволил распять Себя.

– Если Бог, Сын Божий, – продолжает епископ Михаил, – стал человеком, то это произошло не ради Него, а ради нас. О том же, что Он не мог родиться от девы, послушай, что говорит тот же пророк, твой тезка: «Се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут Ему имя Эммануил, что значит: с нами Бог». Что же до того, что Он должен был подвергнуться избиению, быть пригвожденным к кресту, испытать иные поругания и претерпеть их, другой пророк сказал: «Пронзили руки Мои и ноги Мои, разделили ризы Мои между собой».

– Зачем же Богу нужно было терпеть такое? – пожимая плечами, спрашивает старый иудей.

– Я тебе уже сказал, – отвечает епископ Михаил, – Бог сотворил человека невинным, но человек, соблазненный хитростью змия, нарушил заповедь не вкушать от древа познания и поэтому был изгнан из Рая и обречен на мирские невзгоды. Но смертью Христа, Единородного Богу, человек вновь примирился с Богом Отцом.

Однако старик Исайя не унимается:

– Разве Бог не мог послать пророков и апостолов, которые наставили бы человека на путь праведный, не будучи Самому униженным восприятием плоти?

– Ты не хуже меня знаешь, – терпеливо ответствует епископ Михаил, – что с самого начала род человеческий то и дело грешил, и его никогда не страшили ни потоп, ни пламя содомское, ни казни египетские. Человек всегда сопротивлялся Божьему Закону, не верил пророкам, и не только не верил, но даже убивал тех, кто проповедовал покаяние. Посему, если бы Он Сам не сошел на землю для искупления человека, никто другой не мог бы исполнить этого. Рождением Его мы возродились, Крещением Его омылись, ранами Его исцелились, Воскресением Его восстали, Вознесением Его прославились…

Однако, несмотря на все старания епископа Михаила, ни этот несчастный, ни другие евреи никак не склоняются к вере во Христа. Старый Исайя сетует, что с ними нет знаменитого мудреца Авраама, который сам обратил бы епископа Михаила в иудейскую веру.

К несчастью, Авраам попал когда-то в плен к разбойникам и теперь он в рабстве у князя Рюрика. Но вот ужо они вызволят Авраама, и тогда епископ Михаил узнает, нужно или не нужно было Господу заводить Сына от смертной женщины…

Епископ Михаил, Кукша и Шульга покидают Жидовский город. Правду сказать, епископ и не рассчитывал на быстрый успех, ведь и бедных язычников нелегко бывает склонить к оставлению своих наивных заблуждений и принятию истинной веры. А здесь перед ним книжники, умудренные многовековым спором с иноверцами. Однако Господь наш Иисус Христос никогда не лишает надежды верных Своих…

Сейчас стоит месяц серпень, август по-церковному, ночи душные и черные, как сажа. Великое множество звезд, густо покрывающих небо, мало помогают различать дорогу, разве что не дают сбиться с общего направления: вот Большой Воз, вот Малый, вот Стожар[195] – не заблудишься. Но когда не видишь, куда ступать, особенно на неровной дороге, движешься медленно, как улитка, – на каждом шагу боишься оступиться. Некоторые ходят темными безлунными ночами со смоляными светочами, но светоч освещает лишь небольшой кусок дороги перед тобой, а видеть вдаль не помогает, зато в случае опасности открывает тебя врагу. Так что Кукша с Шульгой не прибегают к помощи светоча и теперь с епископом Михаилом пробираются по оврагам и зарослям к себе в Печерьско почти на ощупь. Хорошо еще, что по совету Оскольда Кукша успел изъездить на коне весь Киев вдоль и поперек и для него нет в Киеве незнакомых дорог и тропок…

И Шульга, и Вада не раз говорили Кукше, что ему следует остерегаться Свербея, потому что Свербей и его приятели считают Кукшу главным злом в Киеве, чуть ли не большим, чем сами находники князья. Без него и новая вера в Киев будто не пришла бы, во всяком случае, Кукша, по их мнению, ее самый ярый защитник – все Свербеевы друзья помнят, как он выхватил меч на Березане в защиту князей с их новой верой.

Сам Свербей и его друзья, старые киевские бояре, не принявшие сердцем князей-находников, слышали на пирах от княжеских варягов, как и откуда взялся в свое время у князей Кукша и почему они носятся с ним, как с писаной торбой.

Если этот царьградский бродяга и вправду так много значит для Оскольда и Дира, рассудили старые киевские бояре, возвращаясь из царьградского похода, неплохо бы прикончить его: лишившись Кукиш, князья останутся без могущественного покровительства судьбы, тогда с ними легче будет совладать. Свербей, понятно, не стал им возражать.

Это их люди бросили в морду Кукшиному коню живую ворону из зарослей лопухов во время тризны по погибшим в Царьградском походе. Однако с него, как с гуся вода. Другой непременно сломал бы шею, падая с конем с этакой крутизны, а Кукше хоть бы что. На турьей охоте совсем уж было все сладилось, ан нет – и тут проклятый Грек ускользнул от тенет смерти…