Аут - Нацуо Кирино

Ад сошел на землю. Он снова и снова втыкал в нее нож и просовывал в раны палец. Но чем больше старался, чем отчаяннее искал путь внутрь ее, тем отчетливее понимал тщетность своих усилий. Он обхватил ее руками, вжался в нее, обезумев от горя и желания слиться с ней, соединиться плотью, вползти в нее и там, внутри, раствориться, шепча снова и снова, словно повторяя заклинание, что любит ее, любит, любит… И постепенно, пока они лежали, соединившись в этом кровавом союзе, ад превратился в рай. Так или иначе, был то рай или ад, понять могли только они двое, и никто другой.

То испытание изменило его. Прежний Сатакэ исчез бесследно, а его место занял новый, другой. И разделительной линией между двумя Сатакэ стала та женщина. Второй такой он больше не встретил и не надеялся встретить. Она вошла в его жизнь как нечто незапланированное, нечто неподвластное его контролю. Другими словами, она стала его судьбой.

И вот теперь те жуткие, мрачные видения начали терять четкость, бледнеть и растворяться, а вместо них появилась Масако Катори, которая как будто звала его, манила, увлекая за собой в рай… и ад.

Глядя на звезды, Сатакэ представлял ее у конвейерной линии, стоящей на холодном бетонном полу. Наверное, она чувствовала себя в безопасности, может быть даже гордилась собой — как же, перехитрила полицию! Та, другая, наверняка чувствовала то же самое, когда, нырнув в подземный переход, решила, что обманула преследователя, ускользнула от него, Сатакэ. Что ж, радоваться осталось недолго. Он был уверен, что, когда в конце концов схватит ее, в темных настороженных глазах вспыхнет та же ярость. И когда он обработает ее тонкое лицо кулаками, впадины щек тоже нальются кровью. Он вспомнил ее прищуренные глаза и ощутил могучий прилив желания, оттачивавший его инстинкт убийства, как заостряет лезвие смазанный маслом точильный камень.

Конечно, это Масако мобилизовала их маленькую группу, чтобы помочь подруге избавиться от тела. Другим недоставало ни ума, ни смелости, чтобы решиться на такое. Вдова убитого перестала интересовать Сатакэ в тот момент, когда он установил ее связь с Масако. Если он и не выпускал ее из виду, то лишь потому, что рассчитывал на деньги от страховки. Впрочем, понять никчемность вдовы можно было и раньше — чего ожидать от жены такого ничтожества, как Ямамото. Ему было наплевать на их маленькую домашнюю драму, на ссоры, на убийство и угрызения совести. Ему было наплевать на них всех. Они не вызывали в Сатакэ никаких чувств, кроме презрения.

Теперь, найдя Масако, он почти забыл о том, что стремился в первую очередь к мести. Сатакэ поднял руки к изголовью, дотронулся до холодной металлической спинки кровати и сжал ледяные прутья. Ладони скоро окоченели. Он положит ее на эту кровать, разденет и привяжет. Заткнет ей рот и устроит пытку. От холода ее кожа покроется пупырышками, которые можно будет срезать ножом, как зернышки проса. А если она станет кричать, он поработает с ее животом, вырежет внутренности. Пусть кричит, пусть молит о пощаде — у него нет к ней жалости. Такая женщина, как Масако, вынесет все.

Может быть, потом, в самом конце, она шепнет ему на ухо то же, что прошептала та, другая: «Отвези меня в больницу». В нем тогда боролись два желания, два соблазна: оставить ее живой или разделить с ней смерть. В тот миг она стала для него дороже всего на свете. Никогда, ни раньше, ни позже, Сатакэ не испытывал столь сильных чувств: смеси радости и горя. Он задрожал, вспомнив ее голос, и впервые за все годы после тюрьмы ощутил, как напрягся в штанах член. Расстегнув «молнию», Сатакэ выпустил его на волю и крепко сжал в ладони. Рука медленно задвигалась, в горле захрипело, и дыхание вырвалось белым рваным комочком.

Небо на востоке уже начало светлеть, когда Сатакэ поднялся с кровати и, подойдя к окну, уставился на проступающие из туманной пелены пурпурные силуэты холмов, на повисшее над ними, словно не желающее уступать солнцу, но уже охваченное малиновым пламенем облако. Над холмами возвышался, упираясь в небо, призрачный силуэт Фудзи.

Скоро у Масако закончится смена, и она поспешит домой, усталая, с припухшими и красными от недостатка сна глазами. Ее лицо стояло перед ним — казалось, протяни руку и дотронься. В памяти сохранилась каждая деталь: ее слегка растрепанный вид, манера держать сигарету, тяжелые шаги по усыпанной гравием стоянке. Он даже представлял выражение ее лица, когда она шла по дороге к фабрике, ее переполненные раздражением и враждебностью глаза.

Что ж, поспи. Мы еще встретимся, и тогда ты постигнешь свою судьбу. А пока спи спокойно.

Он посмотрел в сторону ее дома. Солнце поднялось выше, и Сатакэ закрыл балконную дверь и задернул черные шторы на окне, вернув в свою квартиру ночь.

Шум улицы просачивался в комнату — дребезжащий голос из громкоговорителя, рекламирующий какой-то незнакомый продукт. Сатакэ открыл глаза и взглянул на часы — три пополудни. Он выкурил сигарету, рассматривая потолочные панели и пытаясь определить происхождение мутных коричневатых пятен — настоящие они или всего лишь созданы игрой протискивающегося через неплотно задвинутые шторы света. Включив лампу на тумбочке у кровати, он посмотрел на стопку лежащих на полу бумаг. Предыдущий жилец, человек, по-видимому, неопрятный, оставил на ковре много пятен, но бумаги, результат работы детективного бюро, лежали аккуратно.

Сатакэ попросил навести справки обо всех четверых: Яои, Йоси, Кунико и Масако. В последние дни стопка подросла — ему передали отчеты по Дзюмондзи. Расследование уже обошлось Сатакэ почти в десять миллионов йен.

Закурив еще одну сигарету, Сатакэ поднял папку и принялся перечитывать материалы, содержание которых и без того знал почти наизусть. На самом верху лежали отчеты Йоки Морисаки, сумевшей проникнуть в дом Ямамото.

Старший сын Ямамото (возраст — 5 лет): «В ту ночь /когда исчез Ямамото/ я слышал, как папа пришел домой. Потом мама вышла из комнаты и что-то ему сказала. Но на следующее утро она сказала, что мне это все только приснилось. Так что я и сам уже не уверен, слышал что-то или нет. Но еще раньше, за день до этого, они сильно поругались и папа ударил маму. Я хорошо это помню, потому что не мог уснуть и мне было страшно. И еще в тот вечер, когда мы были в ванной, я видел синяк у нее на животе».

Младший сын (возраст — 3 года): «Папа и мама часто ругались и даже дрались. Я сам ничего не видел, потому что уже лежал в постели, но они всегда кричали друг на друга, когда он приходил домой. Тот вечер /когда исчез Ямамото/ я не помню. Но наш кот Милк убежал и больше уже не вернулся. Я не знаю почему».

Соседка (возраст — 46 лет): «Она такая хорошенькая, и когда я узнала, что она стала работать в ночную смену, то сразу подумала: здесь замешан какой-то мужчина. Сказать по правде, мы часто слышали, как они ругались, то поздно вечером, то рано утром. Сейчас, после того как его не стало, она как будто расцвела — естественно, кое у кого появились подозрения».

Соседка (возраст — 37 лет): «Говорят, кот иногда появляется и даже подходит к дому, когда его зовут дети, но к их матери не приближается. Рассказывают, что стоит ей появиться, как он сразу удирает и прячется. Когда мы узнали, что кот сбежал в ту самую ночь, то, разумеется, предположили, что он что-то увидел. У меня прямо мурашки бегут по спине, как подумаю, что она разрезала его на кусочки прямо в доме, а потом спустила кровь и внутренности в канализацию».