Господин мертвец. Том 1 - Константин Соловьев

– Хорошо вы их потрепали, – сказал Брюннер. – Говорят, пуалю драпали как ошпаренные. Бросили склады, раненых, снаряды…

– Нам повезло, – просто сказал Дирк. – Мы воевали с людьми, к тому же с теми, которым раньше не приходилось встречать Чумной Легион. Всего несколько магильеров, ни одного мертвеца… Они просто не успели сообразить, что происходит. В следующий раз они не будут так беспечны. За последние сутки мой взвод потерял семерых. Среди которых Юльке и Жареный Курт, которых мне некем заменить. Эта победа досталась нам нелегкой ценой, господин Брюннер.

– Уж мне можете этого не говорить… Потрепало нынче «листья», да новые вырастут. Вот увидите, мейстер найдет вам пополнение. После вчерашнего есть среди кого выбирать, если вы понимаете меня…

– Никакое пополнение не заменит тех, кто выбыл вчера. В Чумной Легион вступить – это не просто в другую часть перевестись. У меня уйдет месяца три, прежде чем удастся сколотить из пополнения боеспособных солдат. И полгода, прежде чем я смогу на них положиться.

– Через полгода, может быть, и войны не будет, – легкомысленно заметил Брюннер, обрезая нитку.

«Через полгода может не быть и меня», – подумал Дирк, но промолчал, глядя, как солдат неуверенно поднимается на ноги, поглаживая добротный двойной шов на животе.

– Руками не трогать, – сказал фельдфебель в спину удаляющемуся «висельнику». – Дважды в день смачивать раствором борной кислоты. И не лезь в следующий раз животом на осколки, не то у меня никаких ниток не хватит… Ну, господин унтер, давайте и на вас взглянем. Нет, ложиться не надо, просто скиньте китель.

– Я цел, – сказал Дирк, снимая мундир. Кожа под ним была неприятно-бледного оттенка и казалась ужасно тонкой. Такая кожа могла принадлежать только тяжело больному человеку, слишком уж выделялись провалы под ее монотонной поверхностью. Медленно текущий некроз уже оставил на коже след, хоть до трупных пятен как у Шперлинга еще не дошло. – Лицо немного опалило, а так ни царапины.

После тяжелого панциря китель был невесом. Дирк снял его, рефлекторно прикрывая грубой тканью собственный торс. Жест был глупый, ненужный, но бороться с ним было невозможно, тело брало свое. Взгляд Брюннера мог казаться мягким, но детали он выхватывал безжалостно, не пропуская ни одной мелочи.

– Пулевое в груди. Неужто не заметили в бою? Впрочем… Виноват, старое. Состояние ткани сразу говорит…

– Да, старое. – Дирк беспомощно улыбнулся. – Оно уже… давно. Почти два года, а сам все не привыкну. А в остальном цел, ни одной новой дырки.

– А все ж проверим, – пробурчал Брюннер, ощупывая своими быстрыми ловкими пальцами его позвоночник и плечи. – Сами знаете, господин унтер, как оно в бою бывает. Зацепит где, а боли-то и нет… Бывали у меня такие случаи. Ерепенится какой мертвец, упорствует, мол, целый, даже пуля не коснулась. Смотришь, а на нем живого места нет, натурально, все в клочья. И ведь не чувствуют… Ох, извините коновала старого.

– Ничего. Я не из таких.

– Все в порядке, повезло вам нынче. У меня глаз наметанный, сразу вижу. Да и состояние у вас недурное. Я имею в виду, для вашего… ээмм-мм-м… возраста.

– Я из свежих, – сказал Дирк, накидывая китель. – Когда меня в Чумной Легион призвали, было распоряжение не брать тех, кто больше трех дней лежит. Это потом уже его отменили, не до выбора стало… Начали брать даже тех, у которых кожа позеленела и животы вздулись. Если прошение, конечно, при жизни оформлено.

– Оно и видно. Ну, заходите при случае, господин унтер. Залатаем в два счета, да так, что и не заметить со стороны. Что, думаете, это так запросто? По лицу вашему вижу, что сомневаетесь. И напрасно совершенно, смею заверить. Мы, конечно, не доктора в белых хламидах, не templum Scientiarum[68], как в столичных газетах изволят писать господа журналисты, но и не такие мясники, как некоторые думают. Работа у нас подчас грязная, не без этого, но требует многого. Подчас, если хотите знать, даже не медицинские усилия требуются, а самые что ни на есть художественные.

Дирк не удержался от улыбки, слишком уж не вязался образ полного энергичного Брюннера в грязном фартуке с какой бы то ни было художественной деятельностью.

– Думаете, мы тут только и заняты тем, что животы шьем да кости вынимаем? Как бы не так! Вы не поверите, господин унтер, сколько иной раз смекалки и умения требуется, чтоб мертвеца залатать. Был у меня один в прошлом году… Миной глаз выбило, дело обычное. Второй остался, и ладно, не с дамами же ему пьесы смотреть. Так «висельник» этот жаловаться начал, мол, без глаза выглядит он неподобающе. Оно и понятно, он и при обоих глазах не писаным красавцем был, а тут уж люди, кто без привычки, от него шарахались как черти от елея. Пристал он ко мне, сделай ему глаз и сделай! Так что вы думаете, подумал я пару дней, а потом взял смолы еловой, побелки щепотку, камешек речной – и сделал ему глаз. Да так удачно получилось, что лучше всякого стеклянного! С десяти шагов уже не заметно почти, а если в темноте, так можно в упор смотреть и не заметить. Исключительно художественная работа была. Жаль, ему через неделю после того заряд шрапнели в голову угодил. Там, понятно, уже не разберешь, где глаз, а где что другое было.

– Тонкая работа, должно быть.

– Благодарю покорно. Или вот другой, ефрейтор… Ему французы в рукопашной палицей нос раздробили. Начисто, всмятку, что называется. Другой бы и не заметил, а этот требовательный был, мол, мне с таким лицом ходить невозможно. Тут не то что интендант, а и фельдшер плюнул бы. Одних оторванных рук за каждый бой до десятка собирается, до носов ли?.. А я справился. Два дня работал, все хрящик к хрящику собирал, ну как ювелир какой. И ведь сделал. Не нос, а картинка, сам Цезарь обзавидовался бы. В кинематографе сниматься с таким носом, и только. Вот штопаю я сейчас мертвецов и думаю, а ведь ефрейтор тот, может быть, до сих пор с моим носом где-то ходит, если смерть не прибрала. Так что можете смеяться, господин унтер, а работа у нас самая что ни на есть художественная, хоть халатов мы не носим.

Дирк рассмеялся и, попрощавшись с фельдфебелем, выбрался наружу. После затхлой вони интендантского блиндажа, от которого несло, как от ледника с несвежим мясом, холодный утренний воздух, даже насыщенный дымом и сгоревшим порохом, был удивительно приятен. Дирк машинально взглянул в сторону фронта, но не увидел ничего, кроме затянутых туманом холмов. В этот раз туман был самым настоящим, без участия люфтмейстера. Если, конечно, Хаас не вызвал его ненароком, отпраздновав победу парой бутылок вина…

Неподалеку от блиндажа обнаружились две фигуры, в тумане похожие на одинокие телеграфные столбы, обе узкие и высокие. Одной из них был Шеффер – денщик замер, выставив перед собой «трещотку», и, судя по его позе, намерения имел самые серьезные. Тот, кого он держал на мушке, был не из «Веселых Висельников» – Дирк разглядел пехотную форму, удивительно чистую для этого времени года, кажется совсем недавно выданную со склада. Ее обладатель не мог похвастаться подобной свежестью, напротив, выглядел помятым и смертельно уставшим. Подойдя поближе, Дирк узнал его, в первую очередь по характерным отметинам на лице.