Долина забвения - Эми Тан

Без денег мы оказались как в тюрьме. С Волшебной Горлянкой мы проанализировали все вранье Вековечного, сравнивая действительность с тем, что он говорил нам в Шанхае. Его так называемый кузен Большой Дом, скорее всего, тоже был им одурачен. Я гадала, кто же на самом деле Вековечный? Кого я встречу, когда он вернется домой?

Но пока мне стоило опасаться именно Лазури. Она была сильной, она первой заговорила со мной, когда я стояла у них на дворе, одетая в модные шелковые одежды, потрепанные и выгоревшие за почти три месяца путешествия. Именно она назвала меня шлюхой. Она велела, чтобы мы с Волшебной Горлянкой ели в своем крыле. В этом мы с ней были согласны. У нас было мало общего с остальной семьей: безумной прабабкой, меланхоличной бабкой, двумя женами умершего брата Вековечного и множеством отпрысков этих женщин. Лазурь меня не била. Но она находила возможности меня унизить. Худшим из всего было место, куда она нас поселила: кладовые в полуразрушенном северном крыле, где зимой было холоднее, а летом — жарче, чем в остальном доме.

@@

Ожидая возвращения Вековечного, я готовилась к новым потокам лжи. Перебирая все возможные отговорки, которые он мог использовать, я собиралась разрезать слабые нити, связывающие его ложь, и, проявив практичность, потребовать, чтобы он обеспечил меня отдельным домом, в котором я смогу быть первой женой.

Он приехал на месяц позже нас. За это время я стала такой несчастной, что едва могла встать с постели. Я стала третьей женой непонятно кого в безлюдной глуши. Где те ученые, которых я себе представляла, то уважение и те мирные сады, где я смогла бы носить свои превосходно пошитые наряды и чувствовать, как сквозь тонкий шелк меня овевает легкий ветерок? Каждый день я кляла себя за глупость. Как я могла допустить, чтобы со мной такое случилось? Когда-то я думала, что смогу справиться с любым испытанием. Но ничто из того, что я умела, тут не могло пригодиться. Не за что было зацепиться. И не было надежды, что нам подвернется удобный случай. Волшебная Горлянка пыталась подбодрить меня, но было видно, что она тоже пала духом.

Когда он вошел ко мне в комнату, я встретила его проклятиями. Я отказывалась его слушать. Но он хорошо знал мои слабости. И вскоре я была готова довольствоваться жалкими оправданиями в надежде, что его любовь ко мне была искренней. Это бы доказывало, что я все-таки что-то для него значила. Весь мой ум, весь здравый смысл и рассудительность утекли, будто песок сквозь пальцы. Он извинялся, он молил о прощении, заявлял, что недостоин меня. Я хотела ему поверить — поэтому поверила. Он признался, что лгал, но только из-за мучительного страха потерять меня. Он объяснил, что его рассказы о жене должны были мне показать, с какой неизмеримой преданностью он может меня любить, потому что чувства, о которых он говорил, были искренними, — иначе как такая искушенная женщина, знавшая сотни мужчин, не усомнилась в них? Он заявил, что готов смириться с тем, что я буду ненавидеть его до самой его смерти, — он же будет лишь восторгаться стойкостью моего характера. Еще он сказал, что если бы не установленный императором порядок во Вселенной, он бы сделал меня первой женой. Но когда у него будет достаточно денег, он отвезет меня обратно в Шанхай и купит мне там дом, где я буду полноправной хозяйкой и его женой.

А до этого времени я буду первой женой северного крыла. Там он сможет любить меня как самую желанную из жен. Когда он ко мне приходил, он снова поил меня сладким эликсиром слов, и на время я забывала, что в этом крыле через щели задувает ветер, а солнце совсем не греет. Он говорил то, чего мне недоставало, чтобы оправиться от самоуничижения и вернуть чувство собственной значимости, но, когда все это произошло, ожили и остальные чувства. Он не любит меня, я не люблю его и никогда не любила. Еще недавно я чувствовала себя парящей птицей, чьи крылья поддерживал лишь ветер лжи. Но теперь я ощущала в себе силы, чтобы взмахнуть ими и лететь самостоятельно. А если ветер неожиданно стихнет или подует встречный, я смогу, отчаянно работая окрепшими крыльями, лететь туда, куда мне нужно.

В Шанхае Вековечный признавался мне в любви в стихах, и в одном из них обещал, что красота Лунного Пруда сотрет все воспоминания о Шанхае. После семи недель в деревне я все еще не страдала от приступов потери памяти. На самом деле я никак не могла перестать вспоминать о Шанхае и перебирала в уме все возможные способы сбежать из Лунного Пруда, чтобы вернуться в город. Мне стоило более внимательно отнестись к мрачным стихам Вековечного, чтобы найти в них намеки на то, что ждет меня в деревне.

Меня всегда удивляло, почему он прославляет одиночество, скромную жизнь и так мечтательно говорит о смерти. Когда я приехала в Лунный Пруд, я поняла, что он не был одинок: у него оказалось еще две жены. Он не сам выбрал свою бедность — она тяготила его. А как же его высокие идеи, если на самом деле он страстно жаждал богатства, славы и почитания? Но это было не все: меня ожидали новые шокирующие подробности. И в первую очередь — о десяти поколениях ученых. С того самого мгновения, как я прибыла в деревню, у меня было нехорошее предчувствие, что меня жестоко обманули. Когда бы ни всплывала тема о предках или об ученых, люди вокруг меня надолго замолкали.

Но на прошлой неделе, когда я искала драгоценности и деньги, которые для сохранности забрал у меня Вековечный, я узнала правду. В задней части шкафа, в шкатулке с документами, я нашла личные записки Вековечного с историей его семьи.

@

Когда мне было девять, мой дедушка умер от желтухи, и его положили в зале для приемов. Его тело с желтой кожей испугало меня, и я очень боялся умереть от той же болезни. Отец воспользовался этой возможностью, чтобы преподать мне урок. Я отнесся к нему со всем вниманием. Он был великим ученым на высокой должности судьи в нашей провинции. Он сказал, что если я выучу Пять классиков, то вскоре после этого встречу отшельника. Тот попросит у меня глоток вина, и если я его угощу, то стану бессмертным. После его слов я с неистовым рвением принялся за учебу. За десять лет я выучил всю Книгу поэзии: шестьдесят народных песен, сто пять церемониальных песен, сорок гимнов и хвалебных од. Я также запомнил многие из императорских наставлений, входящих в Книгу документов, что оказалось настолько утомительным занятием, что я едва не свихнулся.

Однажды шестая жена решила удивить отца внимательностью, которую не проявили остальные его жены. Она нашла счастливый наряд, в котором каждое поколение ученых-чиновников этого дама сдавало императорский экзамен. Отнесла его к портному и попросила поправить истрепавшиеся швы рукавов. Когда она рассказала отцу о том, что сделала, было уже слишком поздно. Портной обнаружил под обшивкой тонкие слои шелка, на которых были скопированы наиболее трудные части Пяти классиков. К несчастью для моего отца, последняя волна жульничества на экзамене привела к тому, что император издал указ, по которому все, кто был уличен в нем, должны быть обезглавлены. Несколько дней спустя два человека отвели моего отца на площадь, запруженную злорадной толпой людей, приехавших из разных уездов. Отец славился тем, что назначал суровые наказания за малейшие оплошности, и дурная слава о нем разошлась далеко по окрестностям. Один из солдат пнул отца под колени, чтобы тот упал перед грудой сокровищ нашей семьи: свитками с подношениями ученым, тысячами стихов наших предков, сотнями мемориальных табличек и картин, нашим семейным алтарем и принадлежностями для совершения обрядов. Отца заставили наблюдать, как эти сокровища топчут и сжигают. Пламя от них взметнулось выше деревьев. Отец кричал: «Я не жульничал! Клянусь! Я был бедным студентом и купил одеяние в ломбарде!» Я был потрясен — отец врал даже за мгновение до смерти. Один из мужчин потянул отца за косу, а другой занес меч. Мгновение спустя голова отца скатилась на землю, а тело упало в дорожную пыль. Репутация нашей семьи была уничтожена и на земле, и на небе. Когда мы вернулись домой, оказалось, что жители деревни подожгли наш дом, а мародеры растащили мебель и разбили все, что не могли унести.