Ленин. Соблазнение России - Леонид Млечин

Член ЦК Христиан Георгиевич Раковский, сторонник Троцкого, писал: «в низах против оппозиции пускались, главным образом, аргументы неудержимой демагогии… не стеснялись выезжать и на антисемитизме, и на ксенофобии, и на ненависти к интеллигенции и т. д.».

Под лозунгом борьбы с оппозицией из партии вымывался образованный слой. В результате у власти оказывались некомпетентные и необразованные люди. Троцкий выступал на ХIII съезде c серьезным докладом. Секретарь Нижегородского губернского комитета партии Николай Александрович Угланов с трибуны возмущался:

— Те длинные схемы, которые он нам рисует о плановом хозяйстве, они полуграмотным слоям рабочих, управляющих нашей страной, чрезвычайно трудны. Мы их не понимаем, как чрезвычайно было трудно понять и сегодняшнюю речь товарища Троцкого.

Сомнения не воспринимались. Новые партийные работники тянулись к Сталину, который ни в чем не сомневался и отличался умением давать на все вопросы простые и ясные ответы.

Насаждалась бездумная дисциплина: подчиняйся и не задавай лишних вопросов.

«Иерархия отношений при старом режиме была воспроизведена почти без всяких изменений, — пишет Владимир Бровкин. — Окрик “Ты понимаешь, с кем разговариваешь?” звучал в Советской России столь же привычно, как при старом режиме.

Партия Ленина была партией тех, кто хотел командовать другими. Они вели себя так, как, в их представлении, должно было себя вести начальство: окружить себя роскошью, отдавать приказы подчиненным, устраивать приемы и вечеринки и, конечно, принимать подношения… Это была партия карьеристов и ищущих власти бюрократов. Рядовые члены ее не знали и не понимали марксизма и не особенно им интересовались… Трудно вообще назвать эту организацию политической партией. Она превратилась в мобилизационное агентство, производящее кадры для государственной машины.

Выдвиженцев не учили рассуждать или мыслить самостоятельно, наоборот, их учили, что партия за них все решит и обдумает… Перед ними открывалась возможность карьеры, власти и материального благополучия, а все, что от них требовалось, — это повиноваться и не мыслить самостоятельно. Это были счастливчики, перед которыми открылись радужные перспективы карьеры и социального роста. Им партия дала все: карьеру, образование, работу и власть. Это была основа нового правящего класса, вышедшего из масс, но не разделявшего заботы и тревоги простонародья…

Это было поколение духовно обобранных людей. Они получили миф вместо истории, примитивные формулировки агитпропа вместо изучения марксизма, совершенно искаженное и примитивное представление о жизни на капиталистическом Западе. Первое поколение российской элиты после Петра I, призванное управлять страной, которое было оторвано от западной цивилизации. Выдвиженцев научили, как работает мотор и как выколачивать план, но не как принимать решения и думать самостоятельно…».

Давид Рязанов, директор Института Маркса и Энгельса, говорил на партийном форуме:

— Все товарищи, которым приходится выступать с критикой (я, боже сохрани, далек от оппозиции), критиковать политику ЦК, попадают в затруднительное положение. Наш ЦК — совершенно особое учреждение. Говорят, что английский парламент — все может; он не может только превратить мужчину в женщину. Наш ЦК куда сильнее: он уже не одного очень революционного мужчину превратил в бабу, и число таких баб невероятно размножается.

Едкого и умного академика Рязанова Сталин сначала отправит в ссылку, а потом расстреляет…

А вот настроения студенческой молодежи беспокоили сталинскую группу. Иосифу Виссарионовичу страшно не нравилось, что письма и обращения Троцкого становятся известны членам партии. На пленуме ЦК в январе 1924 года генеральный секретарь говорил:

— Документы распространяются во всех областях нашей большой страны. Молодые члены партии, они ищут правды, они говорят на собраниях: «А мы знаем, как у вас на Политбюро, в ЦК и ЦКК вопросы разрешаются, вы распяли на кресте товарища Троцкого…» Я вынужден был сказать, что это не так, дорогие товарищи, что это борьба за фракцию…

Генсеку вторил Анастас Микоян:

— Учащаяся молодежь пошла за оппозицией, пошла потому, что оппозиция пошла в массу со всеми запрещенными документами… Проявились попытки привить в нашей партии принципы формальной демократии, формального равенства и прочее… Применение демократии даже с ограничениями чревато величайшими опасностями…

Николай Угланов, приехав в Москву, побывал в Коммунистическом университете имени Я. М. Свердлова. Рассказал на пленуме ЦК, что его неприятно поразила студенческая свобода:

— Студенты старшего курса приглашают лектора по экономическим вопросам, никого не уведомляя. Демократия демократией, а организационные формы организационными формами. Тут нужно бить по зубам. Нам нужно конкретным образом изменить отношение и к комсомольцам. Нам нужно перестать таскать их на рабочие собрания. Безобразие, разврат форменный, когда на Московской партийной конференции сидят рядом с делегатами свердловцы, которые не имеют права присутствовать на этих собраниях. Это безобразие. Не лезь, куда тебя не приглашают.

Сталин отметил готовность Угланова дать в зубы, сделал его секретарем ЦК и руководителем московской партийной организации. Потом, впрочем, расстрелял…

Хуже всего пришлось академическим институтам и высшим учебным заведениям, откуда выкинули лучших студентов и наиболее квалифицированных преподавателей. Это чистка самым бедственным образом отразится на состоянии отечественной науки. 10 мая 1924 года нарком просвещения Анатолий Луначарский жаловался наркому внешней торговли Леониду Красину:

«Не буду говорить о том, что мой наркомат приведен тоже в состояние заметной дезорганизации устранением из партии нескольких ответственнейших наших работников, подчеркну только общее значение всего этого явления.

Я, конечно, относился с величайшим сочувствием к идее Ленинского призыва. Я считаю чрезвычайно важным достичь благоприятного процентного соотношения пролетариев и непролетариев в нашей партии, но я никак не думал, что это будет достигаться одновременным разгромом интеллигентской части партии. Я глубоко убежден, что Владимир Ильич ни в коем случае не допустил бы такого подхода к делу, будь он жив…

На днях Надежда Константиновна подняла вопрос о том, что, по-видимому, начинается систематическое требование удалять очень близких нам товарищей-специалистов в целях замены их коммунистами… И Вы, и я одинаково уверены, что без интеллигенции вообще новое государственное строительство пойти не может и что средний уровень нашей партии в смысле культуры и в смысле знания отдельных высококвалифицированных специальностей достаточно-таки низок…

Вообще же атмосфера, создавшаяся за последнее время в партии, чрезвычайно тягостная… Я должен сказать, что большего распада я от нашей великой партии никак не ожидал. Люди начинают бояться друг друга, боятся высказать какую-нибудь новую свежую мысль, судорожно цепляются за ортодоксию, судорожно стараются заявить о своей политической благонадежности, а часто подтвердить ее бешеными нападениями на соседей… Я не знаю, Леонид Борисович, что мы можем предпринять».