Валентайн - С. П. Сомтоу

Слезы текут из незрячих глаз Дамиана.

* * *

• Вампирский Узел: тоннель •

...поезд медленно поднимается в гору.

— Куда мы едем? — спрашивает Петра. Они въезжают в тоннель. Кромешная тьма. И во тьме проступают картины... как фрески на стенах тоннеля, выхваченные на миг лучом света... картины из ее собственной жизни, разрозненные фрагменты.

— К Брайену, — говорит Эйнджел Тодд. — Ты ведь хочешь к нему, правда? Теперь все будет иначе. Я обещаю. Я больше не буду тебя ревновать.

* * *

• Вампирский Узел: колдунья: тоннель •

Фруктовый салат в вагоне-ресторане, похоже, слегка подкис. Но Симона все равно ест с аппетитом. Поезд мчится вперед. Она подцепляет на вилку дольку яблока, но не торопится отправлять его в рот.

Знание, заключенное в яблоке, — горькое.

Она откусывает кусочек и понимает, что божественная природа ее покидает. Теперь она — лишь пустая оболочка. Когда-то она была вся переполнена силой, но это была чужая сила — данная ей на время и теперь отобранная. Скоро все кончится, и она станет просто старухой — выдохшейся, ни на что не годной.

Бессилие — это невыносимо.

Сила была ее жизнью.

Кусочки яблока затвердевают. Края на срезах становятся острыми. Как осколки разбитого зеркала. Но она все равно ест. Стекло режет язык. Но Симона не чувствует боли. Кровь течет у нее изо рта, из ноздрей, из порезов на щеках.

Она ест. Она знает, что поедает себя самое.

Последний кусок яблока застревает в горле. Разрывает трахею.

Симона перестает дышать.

Поезд в Вампирский Узел выходит из тоннеля.

* * *

• Вампирский Узел •

Поезд мчится навстречу свету — навстречу огню, в котором сгорает мир, и...

* * *

• память: 1520 •

Хуанито кусает яблоко и видит свое будущее освобождение. Да, ему предстоит еще долго бродить по миру, пока он не найдет человека, который сам — добровольно — захочет с ним поменяться... но он найдет его и дотянется до него сквозь зеркала внутри зеркал, сквозь миры между мирами, и...

* * *

• Вампирский Узел: ангел: зеркало •

— Ты пришел! — говорит Эйнджел, берет мальчика за руку и тащит его из зеркала. — Из прошлого, да?

— В Зазеркалье нет времени.

— Слушай. Слушай.

Шум поезда, грохот колес. Они выезжают из черноты тоннеля в ослепительное сияние.

— Ты знаешь, что нам надо делать? — говорит Эйнджел.

— Да. Нам надо сделать переливание крови. Тебе — мою, мне — твою.

— Ладно.

— Я люблю тебя, — говорит Тимми Валентайн. Может быть, он никогда еще не говорил этих слов — никому, думает Эйнджел.

Они придвигаются ближе друг к другу.

— И как мы это проделаем? — тихо спрашивает Эйнджел.

— Укуси меня. — Тимми улыбается. — Да нет, балда. В шею. — Он смеется. Но его смех проникнут такой печалью, которую Эйнджел не сможет понять и прочувствовать, пока он еще человек.

Они прикасаются друг к другу. Сначала — только руками, кончиками пальцев. Эйнджел чувствует возбуждение, только это совсем другое — не то, что он чувствовал с Беки Слейд, когда боялся, что она узнает его секрет, или с Марджори, когда ему было невыносимо стыдно. Но возбуждение быстро проходит. То, что они собираются сделать, это больше, чем просто любовь — это полное преобразование. Эйнджел снимает свой бутафорский вампирский плащ; Тимми — плащ из раскрашенных перьев, в котором он вышел из зеркала. Эйнджел смотрит вампиру в глаза. Он раздевается полностью и бросает одежду на потертое виниловое сиденье старого поезда. В окна врывается свет. Они обнимаются. Тело Тимми такое холодное... такое холодное, что обжигает. Но это быстро проходит. Вампир запрокидывает голову, и Эйнджел пытается прокусить его яремную вену. С первого раза он не попадает, но Тимми берет его голову и направляет в нужное место. Кожа легко расходится под зубами. Появляется кровь. Сперва она — темная и густая. Мертвая кровь. Вкус ледяной крови на языке. Она пьянит и дурманит. И Эйнджел проваливается в бездонный колодец внутри себя: в темноту, которая была в нем всегда — он всегда это знал, — но в которую он боялся заглянуть. Он пьет. И холод отступает, сменяясь теплом. А потом он наконец отрывается от шеи вампира и подставляет ему свою шею. Он чувствует голод Тимми, чувствует, как вместе с кровью из тела истекает душа, но он ни о чем не жалеет. Сейчас ему хорошо. Хорошо и радостно. Он убил прошлое. По-настоящему. Убил Эррола, убил мать и ту тварь, которая притворялась матерью, одевшись в ее кожу. Убил в себе прежнего Эйнджела. Да, он скорбит о мертвых.

Скорбит о себе. Но этот этап уже пройден. Теперь пора идти дальше. Он впивает в себя мертвую кровь и силу смерти, которая была силой жизни в его мертвом друге. Да, он жадно глотает холод. Он погружается в холод. Холод течет по венам. Так холодно, холодно, холодно... Холодно. Но за холодом скрыто тепло — лихорадочный жар мимолетной жизни, воспринимаемой сквозь холодные линзы вечности.

* * *

• поиск видений •

Лестница кончилась. Брайен добрался до последней площадки на самом верху. Он открывает дверь и оказывается в поезде. Поезд едет сквозь тьму. За окнами — непроглядная чернота. Брайен даже не видит дверей в купе. Он на ощупь пробирается по коридору.

Когда он открывает дверь между вагонами, он едва не сбивает с ног Петру. Она не одна. С ней — мальчик. Но Брайен не может понять, кто это: Эйнджел или Тимми Валентайн. Петра прижимается щекой к его щеке. Он сжимает ее в объятиях. Они целуются. Мальчик улыбается. Брайен слегка отстраняется — он почему-то смущен.

Лайза! — думает Брайен. Прошлое — как вампир. Оно крадет у тебя волю к жизни. Пора убить прошлое — навсегда. Он смотрит на мальчика и на женщину у себя в объятиях и понимает, что он им нужен. Очень. Мальчику нужно, чтобы рядом был взрослый мужчина, который поймет его, и поддержит, и поможет обрести уверенность; женщине нужно, чтобы рядом был любящий человек, нежный, внимательный. Мы можем стать настоящей семьей, думает Брайен.

— И что мы теперь будем делать? — говорит он.

Мальчик, который пришел вместе с Петрой, отвечает:

— Все остальные сойдут в Вампирском Узле. Но мы проедем чуть дальше...

* * *

• поиск видений •

Пи-Джей смотрит на мертвую ведьму. Она умерла, где сидела — за столом в вагоне-ресторане. Подавилась последним куском яблока с древа познания.

При виде мертвого врага он не чувствует ни злорадства, ни радости. Только печаль. Ибо когда человек умирает, пусть даже твой враг, это всегда печально.

— До свидания, — шепчет он, обращаясь к последней из Богов Хаоса, единственной из всех, кто действительно обладал божественной силой.