Мендельсон. За пределами желания - Пьер Ла Мур

Старый джентльмен только качал головой:

— Да, я заметил, каким усталым он выглядит. Но, пожалуйста, не мучайте себя. Его ничто не сможет остановить. Он чувствует, что это его долг — отдать «Страсти» людям, и он сделает это или умрёт. Он такой. Один из тех людей, которые должны делать то, что велит им их совесть, любой ценой. Таких, как он, очень мало... И возможно, это к лучшему. Что же касается вашего вопроса о том, чем всё кончится, никто не знает.

Так прошёл январь. На ферме жизнь шла своим чередом, заполненная работой, омрачённая тревогой, но освещённая надеждой.

Внезапно резко похолодало. Снег перестал, но поднялся ледяной ветер, который не прекращался, а дул и дул день за днём с неослабевающей яростью. Спать стало невозможно: коровы в своих стойлах мычали, как раненые звери. Днём люди ходили по ферме с мешками под глазами и сжатыми челюстями, не осмеливаясь открыть рот из страха наорать друг на друга. Сесиль простудилась и начала кашлять по ночам. Феликс по-прежнему каждое утро ездил в Лейпциг.

Однажды, вскоре после отъезда мужа, Сесиль вошла в его кабинет. Её лицо осунулось от усталости и бессонницы.

— На следующей неделе день рождения Феликса, девятого числа, — сказала она герру Ховлицу. — Ему будет тридцать восемь. Я пришла поговорить о том, сможем ли мы...

Она закрыла лицо руками и разразилась горькими, неконтролируемыми рыданиями.

— Пожалуйста, не плачьте, дитя моё.

Ховлиц ласково подвёл её к стулу и некоторое время наблюдал за тем, как она плачет. «Она может сломаться от перенапряжения, — подумал он. — Ещё месяц, и она серьёзно заболеет...»

— Вы устали, Сесиль, — сказал он мягко, — постарайтесь лечь и отдохнуть.

Впервые он назвал её по имени, и Сесиль взглянула на него с удивлением сквозь дрожащие пальцы.

— Как долго это будет продолжаться? — спросила она. — Говорю вам, он не сможет больше так жить... С тех пор как начался ветер, его головные боли усилились. Он почти не ест, вы заметили?

— Да, заметил, — пробормотал старик. — Этот двойной график работы начинает отражаться на нём. Откровенно говоря, жаль...

— Чего?

Он беспомощно пожал плечами:

— Я хотел сказать: «Жаль, что он не может на некоторое время отложить репетиции, взять несколько дней отдыха», — но я знаю, что он этого не сделает.

— Вы правы, он этого не сделает, — как эхо повторила она. — Если это скоро не прекратится, он...

Сесиль прижала пальцы к губам, словно хотела остановить слова. Мгновенье она смотрела невидящим взором, ужаснувшись своих мыслей. Затем резко вскочила на ноги и выбежала из кабинета. Долгое время сквозь дверь спальни Ховлиц слышал приглушённый звук её рыданий.

В то утро, когда Феликс вошёл в свой гевандхаузский кабинет, он увидел человека, стоявшего перед камином спиной к нему и всё ещё в дорожном плаще.

При звуке его шагов незнакомец обернулся. Это был Крюгер.

— Я только что прибыл из Дрездена, — прошипел он.

Феликс остановился, прикованный к полу приступом внезапной, оглушающей боли. Его мозг, казалось, распух и трещал сквозь кости черепа. Одним рефлекторным движением его рука поднялась колбу. Несколько секунд он стоял без движения во вращающейся черноте, усыпанной яркими искрами.

Затем это прошло. Так же внезапно, как и началось. Комната и человек, стоявший перед камином, поплыли перед мигающими глазами Феликса. С чувством чудесного исцеления он добрался до письменного стола и упал в кресло. Некоторое время сжимал лицо ладонями, смутно слыша голос Крюгера, доносившийся до него завывающими волнами бессмысленных звуков.

Наконец воздух вернулся в лёгкие долгим судорожным вдохом. Феликс оторвал руки от лица, вытер пот со лба.

— Извините, — услышал он собственный голос, — у меня, наверное, был обморок.

— Испугались, не так ли? — Крюгер теперь стоял по другую сторону стола со взглядом, полным злобного ликования. — Неплохой удар я вам нанёс, не правда ли? — Разъярённый непонимающим взглядом Феликса, он наклонился вперёд и не сказал, а пролаял: — Всё ещё притворяетесь, да? Дурачите всех своей смазливой физиономией и благородными манерами, да? Но не меня! Я был в Дрездене. Понимаете? В Дрездене!

Внезапно, подобно заведённым часам, мозг Феликса снова заработал, придавая значение звукам, вспыхивающим мыслям, звенящим колоколам тревоги. О Боже! Крюгер разузнал о Марии!

Да, разузнал. И не мог скрыть своей радости; он словно купался в триумфе, его жёлтые зубы скалились в победоносной усмешке. Великий герр директор!.. Такой знаменитый музыкант и такой прекрасный человек! До сегодняшнего дня люди по-настоящему не верили слухам против него, потому что его личная жизнь была безупречной. Но подождите, они узнают кое-что об этом образцовом муже, об этом любящем отце. Подождите, они узнают о том, что происходило в некоем отеле на Театральной площади...

— И на этот раз им придётся поверить в то, во что я хочу, чтобы они поверили, потому что у меня есть доказательства. Письменные показания. Доказательства!

— Зачем вы пришли сюда? — спокойно спросил Феликс.

— Зачем? — Глаза Крюгера от ненависти превратились в узкие щёлки. — Чтобы сказать вам, что я собираюсь сделать с вами. Я желаю так настроить людей против вас, чтобы вы не осмеливались больше здесь жить.

— Скажите, Крюгер, за что вы меня так ненавидите? Потому что я родился евреем?

— Да! Потому что вы самый знаменитый из них. Потому что ваша музыка всюду исполняется. Потому что вы получили высшую германскую награду. Потому что король назвал вас первым гражданином Саксонии, а ваш портрет висит в витринах магазинов. Потому что вы построили консерваторию и ваше имя принесло славу всему вашему племени. Но я выгоню вас из этого города, вас и всех евреев. А потом займусь католиками из района Святого Иосифа. И выгоню их тоже, потому что я богат, я могуществен, у меня есть люди, которые сделают всё, что я им скажу!

Слова вместе с пеной и слюной вылетали из его перекошенного рта. Он обращался к воображаемой толпе, создавая зрелище силы и агрессивности. Внезапно Феликс понял, что Крюгер ненормальный. Мюллер был прав. Этот человек и в самом деле сумасшедший.

— Убирайтесь, — произнёс Феликс без гнева. — Делайте что хотите, но убирайтесь отсюда.

Крюгер смотрел на него с открытым ртом, словно не расслышал. Феликс сделал жест рукой — жест гнева, усталости и отвращения — и закричал:

— Убирайтесь!

Когда вечером он вернулся на ферму, Сесиль немедленно почувствовала — что-то случилось.

— Дорогой мой, что произошло?

Он посмотрел на неё странным взглядом:

— Я скажу тебе позднее — после репетиции.

Она наблюдала за ним во время репетиции, но, будучи не в силах вынести вида его измождённого, измученного лица, вернулась в их комнату. Наконец поздно вечером она услышала его шаркающие шаги на деревянной лестнице. Они на мгновенье замерли, и она поняла, что Феликс борется с одышкой. Он, который раньше мог проплыть целую милю и любил лазать по горам...