Русская комедия - Владислав Князев

Но сначала, как обычно, послушаем колдыбанскую былину-легенду.

И вот вышли к народу — повествует легенда-былина — лихие удальцы из знаменитого «Утеса».

— О достославные сыны и дочери Колдыбанщины! — начали они, точь-в-точь как их незабвенный атаман.

Естественно, и вид они имели соответствующий. То есть очугунели, подобно монументам на пьедестале. Залюбуешься.

— О достославные! — повторно вскричали монументы-удальцы. — Сегодня в предрассветный час, когда вы все еще смотрели сладкие сны и сновидения, выходили мы да натощак, да на высокий на берег крутой.

— Выходили да кланялись до земли Волге-матушке, да говорили ей от вашего имени слова жалостливые: «Ой ты, гой еси, река наша великая! Ой да пожалей ты нас, сиротушек! Да ты верни нам, возврати нашего Луку Самарыча! Очень уж народ честной по герою по своему тоскует».

— И отвечала нам великая наша река: «Ой вы, гой еси, чада мои, чадушки! Непростая ваша просьба ко мне, неслыханная. А потому соберите на брегах моих во полдень да честной народ колдыбанский. Говорить буду с ним. Да по душам, да по уму, да по трезвости».

Честной народ внимает своим ходатаям с полной ответственностью. Мороженое спешит побыстрее доесть, лимонад допить, штаны поддернуть, рот пошире раскрыть, чтобы ни одно слово Волги-матушки мимо не пролетело.

— Поклонимся же до земли нашей великой реке-матушке! — призывают колдыбанские ходатаи и поворачиваются к Волге передом, а к народу — задом. — Говори, Волга! Слушаем твое слово материнское.

И рекла великая река своим журчащим волжским говором:

— Ах вы, чадушки мои неугомонные да непоседливые! И чего вам всё не хватает? Уж и сажа-то у вас самая черная в мире. И по вредным выбросам вы впереди планеты всей. И Колдыбанто ваш — дыра, какой во всей Галактике не сыщешь. А вам всё неймется. Всё новые и новые чудеса вам подавай. Лучше бы городские очистные сооружения наладили, а то сливаете в великую реку просто ужас что. Так бы и утопила вас всех в этой дряни!

Упрек не без основания.

Лучший тамада Средней Волги делает знак, и дисциплинированная колдыбанская публика скандирует что твои «Лужники» на футбольном кубке:

— Вол-га! Вол-га! Вол-га!

— Га-га-га! — ворчливо передразнивает та своих неугомонных и ненасытных на чудеса чадушек. — Вы хоть понимаете, горюшко мое луковое, чего требуете? Утопленника через две недели оживить!

— Покажем Волге-матушке, что не посрамим чести колдыбанской! — снова призывают ходатаи.

И снова колдыбанцы вдохновенно твердят:

— Вол-га! Вол-га! Вол-га!

— Вот вам и га-га-га, — опять ворчит Волга, словно перед закрытым наглухо шлюзом. — Ишь какие вы у меня гуси лапчатые! А я вот, старая, не возьму в толк: в каком же виде-образе вернуть вам Самарыча. Каким должен быть в наше время легендарный герой?

— Вол-га! — сразу реагирует берег. — Вол-га! Вол-га!

— Ну ладно, — задумчиво молвит великая река. — Давайте сделаем так. Покажите вы мне, мои удальцы, моя отрадушка рассольная, кто на что из вас способен. Каковские вы, таков и герой у вас будет.

— Не изволь сомневаться, матушка Вол-га! — ручаются за всех и вся колдыбанские лихие полпреды.

И поворачиваются к Волге-матушке задом. Чтобы, значит, к отрадушке рассольной быть передом.

— Слышали, достославные! Большая радость выпала вам. По хотению и велению матушки Волги каждый из вас имеет возможность показать себя во всей красе и славе. Иначе говоря, совершить удивительный подвиг. Буквально сию минуту. На глазах всего мира.

— Не кажется ли вам, достославные земляки, что честь и слава первым удивить мир своей удалью принадлежит по праву нашему мэру?

Бурные аплодисменты. И мэр Поросенков встает перед лицом честной колдыбанской общественности, она же электорат тире налогоплательщик.

— Благодарю за высокое доверие, — растроганно молвит он и даже трет глаза батистовым платочком от Версаче. — Я понимаю, чего ждет от мэра матушка Волга. На какой удивительный подвиг зовет она меня. Об электорате, то есть о народе, думать надо. Да побольше бы. А о себе — да поменьше бы.

— Ну-у-у… — дивится народ-налогоплательщик своему героическому мэру. Неужели мэр способен на такие подвиги?

— Запросто! — как бы читая мысли своего народа-электората, заявляет Поросенков. — Буквально сию минуту. Но…

Мэр грустно вздыхает:

— Но только не сейчас. Меня же область на конкурс «Лучший мэр Поволжья» выдвинула. Представляете, если до жюри дойдут слухи, что мэр Колдыбана думает не о себе, а о народе? Да какая же мне тогда премия! Разве что в номинации «Чокнутый».

И Поросенков чуть не плача разводит руками: до лучших, мол, до времен.

— Ну что ж, тогда честь и слава совершить показательный публичный подвиг предоставляется… начальнику городской милиции Фараонову!

— Честь имею, — козыряет колдыбанский полицмейстер. — Мы — люди в погонах. Подвиги — это наш прямой служебный долг. Чтобы, значит, ловить всяких отпетых мошенников и сажать всяких отмороженных бандитов.

— Ну-у-у… — опять дивится народ. — Неужто в самом деле?

— Ать-два — и все злодеи за решеткой, — по-офицерски заверяет Фараонов. — Буквально сию минуту. Но… только не сейчас. Дело в том, что отпетые мошенники в настоящее время проводят за свой счет капитальную реконструкцию здания гормилиции, а отмороженные бандиты закупают для нас десять служебных машин и боевое снаряжение. Ну как таких злодеев, в смысле щедрых спонсоров, — за решетку? Пока они не закончили свои добрые дела? Не поймут нас в областном УВД, не похвалят.

И главмент Колдыбана решительно козыряет: дескать, до лучших времен, тогда уж и честь заимеем.

— А что если мы попросим на подвиг тружеников нашей сферы услуг?

— Клиент всегда прав! — с готовностью откликается начальник городской бытовки Неумывакин. — Подвиг так подвиг. Да вот, кстати, у меня в портфеле приказ по управлению лежит. Не хамить и не портачить. Строго-настрого.

— Ну-у-у… — гудит публика. — В каком это смысле?

— Буквально. Сию минуту, — клянется главуслужник. — Но… немного погодя. Иначе за что тогда наши труженики будут зарплату и премии получать? То есть если не хамить и не портачить. Ведь больше они ничего, извините, делать не умеют.

И Неумывакин сует удивительный приказ о культурном обслуживании обратно в портфель. Дескать, лежит он там уже лет сто и еще пусть полежит.

Н-да. Усложняется как-то дело, превращается в проблему. Кого же на подвиг уговорить? Впрочем, что тут голову ломать! Конечно же, школу, героическую, безотказную нашу школу.

— Что скажет на предмет подвига наше славное учительство?