Бунин, Дзержинский и Я - Элла Матонина

* * *

В одном из старых изданий, посвященных 300-летию Дома Романовых, мы читаем: «Слава полного освобождения крестьян от крепостной зависимости в России принадлежит всецело императору Александру II. Он именно сам дал свободу русским крестьянам. Он лично разрушил крепостные цепи, лично отстоял право своего народа на свободу: и почин великого дела этого и все направление его принадлежат самому императору Александру II без всяких посторонних влияний». Не упрекая автора в преувеличении – ибо не захотел бы царь решить проблему – не решил, – все же для справедливости вспомним, что «дело крестьянское в учрежденных «секретных комитетах»» было поставлено на первый план еще молодым Николаем I. Позднее, правда, он считал, что крепостное право «хотя и есть зло, но прикасаться к нему теперь было бы злом еще более гибельным». На этом он и остановился. Для этой остановки причин было много, но мы назовем лишь ту, которая имеет отношение к нашему герою. У Николая I не было интеллектуальной самобытной команды, которая бы его вела и поддерживала. К обществу он не обращался и от него не брал ничего. Канцелярии давали только исполнителей-формалистов, в управлении государством преобладал военный элемент, военные назначались на ответственные посты во всех министерствах. Лучшие умы общества были «подозреваемы и стеснены».

«Лишенные доверия власти, – говорил профессор С. Ф. Платонов, – они не могли принести той пользы Отечеству, на какую были способны. А власть, уединив себя от общества, должна была с течением времени испытать все неудобства такого положения. Пока в распоряжении императора Николая I находились люди предшествующего царствования (Сперанский, Кочубей, граф Киселев), дело шло бодро и живо. Когда же они сошли со сцены, на смену им не являлось лиц, им равных по широте кругозора и теоретической подготовке. Общество таило в себе достаточное число способных людей, и в эпоху реформ императора Александра II они вышли наружу». Им предстояло преодолеть сопротивление дворянства и поддержать Александра II, когда он еще в 1856 году впервые высказал мысль о возможности отмены крепостного права.

Александр попросил дворянство выработать предложения и проекты освобождения крестьян. Помещики отреагировали на призыв царя молчанием. Он вынужден был составить секретный комитет под председательством графа Орлова. Но и здесь Александр натолкнулся на обструкцию. Чтобы сломить затянувшееся сопротивление, Александр делает брата, великого князя Константина, одобрявшего реформы, членом секретного комитета. Просвещенные представители интеллигенции, славянофилы и западники, чьи разногласия теперь ушли на задний план, были рядом с Константином Николаевичем: братья Аксаковы, правовед К.Д. Кавелин, публицисты и предводители дворянства А.И. Кошелев, Юрий и Дмитрий Самарины, князь В.А. Черкасский, географ П.П. Семенов-Тян-Шанский. Группа чиновников из Министерства иностранных дел тоже стояла на стороне реформ. Здесь решающую роль сыграл Николай Милютин. Обе группы встречались в Императорском Географическом обществе, основанном К.И. Арсеньевым, обучавшим Александра истории, и в салоне великой княгини Елены Павловны, сторонницы реформ. Их деятельность вызывала ненависть крепостников. Константина Николаевича называли якобинцем, обвиняли в желании погубить русское дворянство. Великий князь не жалел себя в деле, которое считал святым. Часто совершенно изнемогая от усталости, он мог по спорным вопросам двенадцать раз встречаться с Н. Милютиным, семь – с Ю. Самариным, шесть – с В. Черкасским. Даже из-за границы он писал брату, поддерживая его в проекте реформ: «Дай Бог тебе в этом успеха, дорогой мой Саша, это будет чудная страница в русской Истории».

Последняя схватка состоялась в Государственном совете. Совет большинством отверг проект реформы. Константин Николаевич был в меньшинстве. Но император, проявив личную смелость и прозорливость, утвердил мнение меньшинства, которое назвали «великокняжеским». 19 февраля 1861 года два брата Романовых стояли рядом у стола. Александр, помолившись в уединении, подписал Манифест. Константин присыпал песком.

Сравнение здесь можно выбирать любое: присыпал, чтобы похоронить рабство, или присыпал, чтобы скорее высохли чернила, открыв великую суть самого важного события за все время правления династии Романовых.

Но, к сожалению, все талантливое в России не имеет долгой, счастливо-гетевской жизни. После убийства Александра II обер-прокурор Святейшего синода Победоносцев, доказывая Александру III гибельность новых идей, призывал его «гнать от себя людей, подобных великому князю Константину». 28 мая 1881 года в Орианду, где проводил отпуск великий князь, пришло письмо от статс-секретаря А.В. Головнина. «Государь изволил сказать мне, что нынешние совершенно новые обстоятельства требуют новых государственных деятелей… и что его величество желает, чтобы вы облегчили ему распоряжения, выразив готовность вашу оставить…правление Флотом и Морским ведомством и председательствование в Государственном Совете…» Ответ Константина Николаевича многое говорит об этом человеке: «Прошу его величество ни в чем не стесняться в распоряжениях его об увольнении меня от каких ему угодно должностей. Занимал я их по избранию и доверию покойных двух Государей: моего отца и моего брата.

Морским ведомством я управлял 29 лет, в Государственном Совете председательствовал 16,5 лет. Крестьянское дело вел 20 лет, с самого дня объявления манифеста. Если ввиду теперешних новых обстоятельств эта долговременная, 37-летняя служба… оказывается ныне более не нужной, то прошу его Величество ничем не стесняться… И вдали от деятельной службы… в моей груди, пока я жив, будет продолжать биться то же сердце, горячо преданное Матушке-России, ее Государству и ее Флоту, с которым я сроднился и сросся в течение 50 лет». Константин Николаевич, испивший всю чашу горечи и разочарований, сложил себя все должности и удалился от двора. Еще сравнительно молодым для деятеля такого масштаба, в возрасте 53 лет, он оказался не у дел. Умер он в 1892 году.

Судьбу этого человека отметил некий роковой знак.

Он еще в юности заставил говорить о себе как о славе будущего царствования. Но… родился вторым, и не ему предстояло стать у руля России. При чтении манифеста о восшествии Александра II на престол великий князь произнес присягу особенно четко. Он знал, что его подозревают в нежелании подчиняться царственному брату. И он сказал: «Я хочу, чтобы знали, что я первый и самый верный из подданных императору». Но первому и самому верному подданному политические интриги не дали принести всей той пользы, которую надеялся Константин Николаевич принести России. Великий князь надежды возлагал на сына, который тоже был предназначен для службы во флоте. Но сын не любил морской службы, он покинул ее, оставив в сердце отца глубочайшую рану. И даже высокое положение сына и широкая известность как поэта (К. Р.) не могли залечить этой раны. Иногда он плакал. Как плакала его жена, великая княгиня Александра Иосифовна, когда