Азиатская модель управления. Удачи и провалы самого динамичного региона в мире - Джо Стадвелл

В 1994 г. обанкротился государственный банк Bapindo, только что переехавший в новый финансовый район Томи Винаты. Эдди Тансил, совмещавший в себе бизнесмена с аферистом, присвоил бóльшую часть из $ 520 млн, лежавших в этом банке, – он был в состоянии делать там займы, используя письма поддержки от Томми Сухарто и двух правительственных министров. Бросается в глаза, что по контрасту с Северо-Восточной Азией, где средством для обеспечения банковского кредита был экспортный аккредитив, Тансил в Индонезии умудрился получить деньги в качестве аванса для обеспечения предварительной отгрузки импортных товаров, которые он даже не заказывал{500}. Жена Тансила выразила дух времени, когда появилась в суде в ярко-красном платье с большим знаком доллара спереди. Тансил был на короткое время заключен в тюрьму, затем сбежал, оставив своему старшему брату Хендра Рахарджья два частных банка в Индонезии. Они оба обанкротились в результате азиатского кризиса, а Рахарджья в 2002 г. заочно приговорили к пожизненному заключению за мошенничество, вследствие которого Центральный банк потерял более $ 200 млн. Особенно впечатляет то, что одной и той же семье удалось грабить и уничтожать как государственные, так и частные банки{501}.

Очередное предупреждение о надвигающемся кризисе прозвучало, когда банк Pacific, принадлежавший Сутово, стал не в состоянии обслуживать свой $ 1 млрд в офшорных коммерческих бумагах. Дерегулирование позволило этому банку продать краткосрочные 270-дневные облигации, которые в Соединенных Штатах выпускаются только «голубыми фишками». Симптоматично, что в условиях незрелого рынка Восточной Азии продать такие бумаги способен бизнес, управляемый семейством с 30-летним стажем мошенничества и бесхозяйственности. Доверчивыми покупателями этих акций были в основном другие недавно дерегулированные азиатские банки.

В 1996 г. Центральный банк Индонезии стал уже настолько обеспокоен ситуацией в стране, что публично объявил: 70 коммерческих банков превысили законодательно установленные лимиты по кредитам в пользу аффилированных лиц{502}. Но ничего не изменилось. Банкиры уже действовали, исходя из убеждения, что эти лимиты нарушаются всеми. Предоставление займов для инвестиций во внутренние непроизводственные сферы, главным образом в недвижимость, продолжались до тех пор, пока во второй половине 1997 г. у финансовой системы не сорвало крышку. После того как в июле был введен плавающий курс тайского бата, иностранные кредиторы перестали пролонгировать краткосрочные кредиты в регионе. Произведенного этим эффекта оказалось более чем достаточно, чтобы вызвать глубокий кризис.

Когда грянул кризис и на подмогу позвали МВФ, у экспертов фонда не нашлось никаких разумных идей о том, что следует предпринять. Они оказались в положении доктора Франкенштейна, ведь именно благодаря их политике дерегулирования появилась на свет эта новая разновидность финансовых монстров. Расточительным правительствам стран Латинской Америки, как и тайской администрации, МВФ в свое время предписал сокращение бюджета и высокие процентные ставки. Однако главной проблемой региона были не государственные бюджеты, а спекулятивная лихорадка частного сектора, вызванная дерегулированием финансов и отсутствием эффективной политики в области развития. Меры жесткой экономии, предложенные МВФ, просто душили реальную экономику.

Финансовое дерегулирование привело к буму незастрахованных краткосрочных внешних займов со стороны банков и крупных фирм, не экспортировавших свою продукцию. Сумма таких кредитов в Индонезии за полтора года до кризиса удвоилась, и, поскольку заемщики боролись за доллары, чтобы окупить займы, они опустили курс индонезийской рупии ниже разумных пределов{503}. Обменный курс, упавший с 2500 рупий за доллар в июле 1997 г. до 14 000 в июле 1998 г., означал коллапс возможностей по приобретению импорта, в том числе сырья и материалов, необходимых преобладавшим в Индонезии мелким производителям. Распад банковской системы заставил производственные компании с отчаяния обратиться к бартерным сделкам. Существовала также физическая нехватка контейнеров для экспорта товара с Явы, поскольку прибывало их слишком мало, а на месте они не изготавливались. Объем экспорта Индонезии, составлявший в июле 1997 г. $ 4,2 млрд, в марте 1998 г. упал до $ 1,4 млрд.

Цена преждевременного финансового дерегулирования оказалась очень высокой. Многие фирмы-производители так никогда и не оправились от кризиса. Объем экономики сократился на одну пятую, вследствие чего 15 млн человек потеряли свои рабочие места. Лишь спустя больше года после начала кризиса правительство Индонезии (как и тайское) начало сомневаться в правильности рекомендаций МВФ и вновь стало вкладывать деньги в экономику. Но даже после этого шага Индонезия не могла вплоть до 2005 г. восстановить тот уровень ВВП на душу населения, какой у нее был в 1996 г.{504} К тому времени, когда «Банковский переулок» перестал быть таковым, 50 финансовых учреждений были закрыты, 26 взяты под контроль Индонезийского агентства по реструктуризации банков (Indonesian Bank Restructuring Agency, IBRA), 12 национализированы, а четыре из семи государственных банков подверглись слиянию{505}.

МВФ все-таки нашел способы для реструктуризации финансовой системы страны. Частично это было условием предоставления пакета финансирования в объеме $ 23 млрд, организованного МВФ, что позволило стабилизировать кризис и заверить иностранных кредиторов, подпитывавших кредитный загул, что они получат свои выплаты в полном объеме. Удалось сохранить три важных государственных банка, но их деятельность была затруднена постоянным отсутствием льготного кредитования и полностью дерегулированными процентными ставками. Все крупные частные банки были проданы иностранным инвесторам. В частности, BCA, банк «дядюшки» Лиема, сначала попал в руки американского хедж-фонда, а позже был выкуплен индонезийским табачным магнатом Буди Хартоно, при этом часть руководящих должностей в нем по-прежнему занимают иностранцы{506}.