Юность Бабы-яги - Владимир Качан

Казалось бы, чего ради такая потрясающая девушка, как Виолетта, терпит такие лишения. Ну с Леной – все понятно, но она-то что? И умница, и красавица, да еще и с колдовскими способностями, привыкшая брать от мужчин и от жизни все? – чего она-то так бедствует? Но не будем забывать о генеральном плане Виолетты, ради которого она и готова была потерпеть. Изменить свое нынешнее положение, стать вполне благополучной любовницей или даже женой какого-нибудь богатого аборигена (кроме Барда, конечно) было бы для нее раз плюнуть, но Вета желала жить по восходящей: каждый новый мужчина обязан быть выше на социальной лестнице и богаче предыдущего. Так что она твердо знала, зачем терпит, ради кого. А появлялись кандидаты всякие; уровня Гамлета, во всяком случае, возникали неоднократно. И тоже, как и марокканский ресторан, привносили свежие впечатления в довольно скучную жизнь простой хостессы. Как ни странно, длительное воздержание от половой жизни Виолетту никак не беспокоило. Она умела как будто отсечь определенную сторону бытия, которая только помешала бы ей сейчас в достижении главной цели, умела словно заморозить в себе на время то женское естество, которое выходило бы за рамки простого флирта с клиентами. Не иначе тут не обошлось без некоторых ее магических способностей, но она даже не отдавала себе в этом отчета. Она упорно фильтровала породу, выискивая среди золотого песка настоящий самородок.

К примеру, одна, достаточно крупная золотая песчинка стала методично и довольно долго за ней ухаживать примерно через два месяца после начала работы в баре. До этого все были помельче и попроще, и все, конечно, желали переступить границы взаимоотношений хостессы и клиента, и все звали кто куда: кто в ресторан, кто на прогулку в Швейцарию, и все, как правило, приглашали в гости к себе на виллу.

«Тут, понимаешь, у них у всех виллы, – злобно думала Виолетта, – в кого ни плюнь – у того вилла. Чихать я хотела на их виллы, мне бы дворец!»

И она продолжала быть очаровательно вежливой, но неприступной. Безупречно вежлива была она, придраться не к чему, свои обязанности выполняла идеально, а на все остальное, как говорится – не подписывалась.

Но появился все же клиент, которого ни один отказ из седла не выбил. Он был столь же упорен, как тот барон-извращенец, который все хотел сломать Вету, увидеть, как она напивается, и хочет, но не может, отлучиться в туалет. У этого цели были совсем другие, но очень далеко идущие.

При первом же появлении стало ясно, что пришел очень богатый и очень крутой. Богатые и крутые мужчины в западных странах не бросаются в глаза ни одеждой, ни украшениями, ни прической, а предпочитают этакую дорогую скромность. Есть, конечно, исключения, например в среде техасских миллионеров, но в целом – строгая, дорогостоящая классика. Но вышесказанное не относится к большинству наших мужчин, быстро разбогатевших предпринимателей из бывшего СССР. Тут-то сразу должно быть ясно, что пришел богатый и крутой, это – типа визитная карточка.

Поэтому, когда в бар вошел в сопровождении охраны, и сверкая бриллиантами на девяти пальцах из 10, человек ростом в полтора метра в белом джинсовом костюме с золотыми узорами даже на штанах – сразу стало ясно: это наш, это новый привет из далекой Родины. Цепким взглядом окинув ассортимент бельгийских гейш, он мгновенно выделил из них Виолетту и пригласил. По воле случая как раз в эту редкую минуту Вета была свободна. Он сразу заговорил с нею по-русски, одному ему известным способом вычислив, что она, как и он, тоже из тех краев. Свой слишком знакомый по всем анекдотам акцент он объяснил буквально с первых фраз, сам, без всяких вопросов представившись и практически рассказав свою биографию.

Словом, Вета сразу узнала и о том, что он – грузинский еврей, и о том, как он достиг большого богатства, и какими возможностями он теперь располагает. После первого же, проведенного совместно с Ветой вечера, он стал завсегдатаем этого бара. Вначале он купил час, присматривался, беседовал, потом продлил время еще на час, потом и еще. Три часа он беседовал с Ветой в свободном для нее режиме. Здешние порядки он знал, пил шампанское к ее радости вместе с нею, а когда бутылка была опустошена, заказал вторую, но сразу сказал Вете, что она может не стараться, не спешить с выпивкой и не раскручивать его на остальное. Он так и сказал: «Сюшай, нэ надо меня раскручивать, я и так крутой»; не сходя с места, подозвал бармена, и Бард не посмел не подойти, вытащил толстенный бумажник, отсчитал тысячу долларов и подал бармену со словами:

– Я оплачиваю то, что она сегодня не выпьет, понятно? Нам достаточно этого, – он показал на то, что на столе. Причем сказал все это на приличном французском языке. А потом – Вете, вновь переходя на русский: – Но вы и этого можете не пить. Как хотите. Может, кофе? – Вета благодарно кивнула, и он сказал Барду. – Два кофе принеси, дорогой.

Причем к бармену он обращался на «ты», а к Вете на «вы», поменяв их местами, сделав на время Барда – слугой, а Вету – хозяйкой положения, гостьей, равной себе. Он словно подчеркивал, что Вету уважает, а бармена – нет, его место «у параши» или, в данном конкретном случае, – за стойкой. Бард с ненавистью взглянул на свою хостессу, но убрал деньги в карман и с поклоном отошел. Более того, через пять минут сам принес кофе и орешки. Тут грузин его еще более опустил, положив на поднос 100 долларов «на чай» и небрежно качнув кистью руки так, будто отгонял муху. Вета поняла, что мстительный бармен ей этого никогда не забудет и назавтра обязательно что-нибудь сделает, чтобы ей стало противно или больно. Однако грузин пришел и на следующий день, а потом и на следующий и стал вроде как покровительствовать обретенной собеседнице. И всякий раз был не час, а больше. Бармен даже не пытался, пока во всяком случае, пакостить Вете, опасаясь, что если она грузину пожалуется, то ему самому не избежать пакостей покрупнее, например элементарного мордобоя со стороны охранников грузинского ухажера. Но про себя он, видно, думал: «Ну ничего, ведь отвалит когда-нибудь твой временный покровитель, уж я с тобой тогда посчитаюсь, будешь у меня сидр ведрами хлестать. А уж клиентов-ублюдков я тебе подберу». Но тот отваливать почему-то не собирался и действительно, похоже, по всем правилам ухаживал. И ничего более! Ничего не предлагал и никуда не звал! Приходил, оплачивал время, оплачивал впрок, с запасом, несколько бутылок шампанского и беседовал, и все на «вы». Каждый вечер с Виолеттой обходился ему примерно в 1000–1500 долларов, но его это ничуть не волновало.

«Чего же он хочет, – думала Виолетта, – ведь хочет же он чего-то. Не может же быть, чтобы просто все беседами и ограничилось».

По некоторым его вопросам Вета догадывалась, что он любопытствует непраздно, узнает, где жила в Москве, из какой она семьи и прочее. Все ему Вета, конечно же, рассказать не могла, но кое-что, окрашенное чертами порядочности и честности простой русской девушки, было можно. Она интуитивно угадывала: так надо, он хочет услышать именно это, и талантливо лепила перед ним образ скромной, временами даже застенчивой, а главное – непорочной, целомудренной Дюймовочки. Зачем ей это было надо, она сама не знала, но для нее такая игра была делом увлекательнейшим. Она обладала редким даром говорить то, что хочет услышать мужчина, и реагировать на его слова именно так, как ему хотелось бы, а уж если зайдет далеко, то вести себя в постели на удивление верно, но самое главное – индивидуально для каждой мужской особи, ибо одному нужно то, что совсем не нравится другому. Она ухитрялась безошибочно угадывать – кому что. Но здесь пока шла только игра, флирт. Игра эта довольно рискованна, она может завести несколько дальше, чем тебе надо. И что ж тут удивляться, когда развлекающему флирту, барной преамбуле наступил конец, когда грузин стал обнаруживать свои намерения более явно и нейтральные воды миновал.