Внуки - Вилли Бредель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Заплатят они за это, за все заплатят, бандиты.
— Кого вы, собственно, разумеете?
— Это мне нравится! Кого я разумею? Англичан и американцев. И русских. Особенно русских. Да, особенно русских!
— Так-так, и они заплатят?
— А вы думаете — нет?.. Чего же вы вдруг замолчали?
— Война — тут расчеты взаимные… Вексель предъявляется обеим сторонам, платить приходится то тем, то этим. Боюсь, что в конечном счете проиграют все.
— Для меня это слишком заумно, многоуважаемый. Но мне ясно одно: вы изрядный злопыхатель.
— Ну, это старый прием: чуть что — оглушать человека клеветой. Если вы пойдете на фронт, я согласен сидеть в убежище и петь «Аллилуйю».
— Вы циник!
— А вы несерьезный человек, без моральных устоев.
— По-вашему, англичанин добился того, чего хотел добиться своим террором с воздуха.
— Дорогой мой, может быть, это верно, но вы ошиблись адресом.
Фрида переглянулась с Хельбрехтом. Тот кивнул ей и сказал, обернувшись к спорившим:
— Опять принялись за высокую политику. — Нагнувшись к Фриде, он прошептал: — Умные люди поступают как мы с вами — держат язык за зубами.
Фрида в знак согласия улыбнулась.
И вдруг мысленно увидела перед собой совсем другого Хельбрехта, того, каким он был два года и даже год назад. Крупного чиновника Оскара Хельбрехта боялась вся Арндтштрассе. Поговаривали, что он работает в гестапо. Если кого-нибудь в этом районе арестовывали, все считали, что это дело рук Хельбрехта. Никто не осмеливался ему перечить. У него с языка не сходило: «Фюрер говорит!.. Фюрер думает!.. Фюрер сделает то-то и то-то!» Никто никогда не знал, что думает Хельбрехт, за него думал фюрер. А кто думал иначе, чем фюрер, был у Хельбрехта на подозрении. Ну, а тот, кто смел высказывать свои собственные мысли, был в его глазах конченым человеком. И Фрида Брентен спрашивала себя: что случилось с этим Хельбрехтом? Он так внимателен к ней, и ведь знает, что Карла замучили, а Вальтеру пришлось бежать за границу. И мундир в последнее время надевает очень редко. Может, он шепчется с ней только для того, чтобы выпытать у нее что-нибудь? Гм! От этого субъекта всего можно ждать!
«Лучше держаться от него подальше и помалкивать», — решила Фрида.
Помощник Хельбрехта подошел к нему и доложил:
— За Кунце нужен присмотр.
Фрида взглянула на Хельбрехта. Кунце? Это ведь та самая стройная брюнетка из дома № 17, у которой такой изнуренный вид.
— Господин Хельбрехт, скажите, что такое с фрау Кунце?
— Должна разрешиться. Хотя бы уж после всей этой заварушки.
В это мгновение глухо, с короткими промежутками, загремели орудийные выстрелы. Еще и еще, один за другим. И тут же послышалось звонкое, пронзительное щелканье, хлопанье.
Фрида слышала, как кто-то из мужчин сказал:
— В городском парке стоят пушки! Большие, черные… как начнут палить, так не один самолет кувыркнется.
Глухой сильный удар. Хотя взрыв произошел, по-видимому, где-то далеко, стены подвала задрожали.
С грохотом зенитных орудий сливались стоны и взвизгивания женщин. Как ни странно, дети, по-видимому, спали, плача больше не слышно было.
Сидевшие в подвале прислушивались к каждому звуку, и глаза у всех были такие, словно люди не видели друг друга.
Кто-то постучался в железную дверь убежища.
— Что случилось? — крикнул Хельбрехт.
— Да открой же!
Хельбрехт отодвинул засов.
За порогом стоял паренек в синей спецовке монтера.
— Весь Вандсбек горит. И Эйльбек тоже, и Хамм, и самый центр. Загорелась церковь святой Катарины.
— Заткни глотку! Ты что, хочешь панику навести?
— Поднимись наверх и погляди сам.
— Проваливай, дурень! — Хельбрехт захлопнул дверь и с сердцем задвинул засов.
Вдруг пронзительно вскрикнула какая-то женщина. Крик ее повис под сводами как нечто осязаемое.
И снова стало так тихо, что можно было расслышать тяжелое дыхание людей.
— Фрау Брентен, подойдите к Кунце, — сказал Хельбрехт. — Роды в бомбоубежище! Чего только не бывает на свете!
III
После первого налета на Гамбург Хинрих и Мими Вильмерсы не провели в городе ни одного вечера, не говоря уже о ночи. Они считали большим счастьем, что могут жить в своей загородной вилле, в Ральштедте, далеко от опасной зоны. У дочери и зятя, в их особняке на берегу Эльбы в Флотбеке, Мими Вильмерс тоже чувствовала себя в безопасности и часто гостила там по нескольку дней.
В тот знойный августовский день она собралась было к дочери, но ей пришлось остаться в Ральштедте: мастера, ремонтировавшие нижний этаж, предупредили, что придут работать. Вильмерсы сидели за покером со своим соседом, стариком Пинерком, податным инспектором в отставке. Вдруг раздались сигналы воздушной тревоги.
— Ну, как решим? — спросил Хинрих.
Из города доносился все нарастающий рев сирены.
Вильмерсы устроили себе в парке убежище, в которое поставили даже кровати и установили радиоприемник.
— К нам они не пожалуют, господин Вильмерс, — сказал Пинерк. — Да и чего они тут не видели! Заводов здесь нет. Казарм тоже.
— Они, верно, опять будут бомбить порт, — сказала Мими Вильмерс. — Позор, что их подпускают сюда. Если бы можно было сбить их всех один за другим!
— Да, фрау Вильмерс, война перешла все мыслимые границы, — сказал старик.
Мими не знала, что это за мыслимые границы, и не знала, каким образом война могла их перейти, но она с серьезным видом кивнула и согласилась с соседом.
— Да, да, господин Пинерк, вы правы.
Все сильнее неистовствовал сигнал тревоги. То пронзительные и высокие, то гулкие и низкие голоса сирен ревели, скрещиваясь или сливаясь друг с другом; противный, бьющий по нервам гул.
— Не пойти ли нам все-таки в убежище? — сказал Хинрих.
— Мы могли бы там продолжить игру, — сказал Пинерк.
— И как только можете вы думать о картах? — воскликнула Мими Вильмерс. — Один этот шум уже выводит меня из себя. Если бы я жила в городе, давно бы, кажется, умерла со страха.
Старик Пинерк прислушался. Подняв указательный палец он зашикал:
— Тш! Тш!
— Что с вами?
— Летят сюда… Слышите?
— Над нами, — пробормотал Хинрих Вильмерс, сам себе не веря.
— Над нами, — подтвердил сосед. — Они, должно быть, охватят город петлей, пролетят над ним, сбросят свой груз и возьмут курс на Северное море и Англию.
— Какой ужас! — застонала Мими Вильмерс. — Только бы Стивен не был сейчас в городе.
— Слышите? Слышите? — воскликнул Пинерк.
Рев сирены почти смолк, явственно доносилось жужжание моторов; у старика соседа был хороший слух.
Мими Вильмерс бросилась в кресло в затемненной комнате и позвала:
— Хинрих, поди сюда, сядь рядом.
Он подошел и стал ее успокаивать:
— Нам совершенно нечего опасаться.
— Да, я знаю, но когда ты со мною, я чувствую