Война с демонами. Книга 5. Королева демонов - Питер Бретт

В конечном счете его убил муж. Правду сказать, Ашия сомневалась, что совладала бы с ним одна. Такой же демон умертвил ее мастера Энкидо.

Не прекращая петь, Ашия вытянула из узла копья, соединила древки из меченого стекла и получила трость. Когда песня кончилась, она поставила перед Каджи кулич. Он уставился на него.

– Кулич, – сказала Ашия.

– Ули, – повторил он.

– Давай ешь. – Ашия отломила кусок. Сколько лет миновало с тех пор, как она пробовала выпечку Тикки? Без малого десять. – Тебе понравится.

Она пожевала сама. Мягкий, клейкий и сладкий, кулич отдавал детством. Счастьем и безмятежностью. Она вспомнила свои покои, полные шелков и бархата, пышный ковер, золотые чаши и витражи. Пустопорожнюю болтовню с толпой юных женщин, смысл бытия которых сводился к тому, чтобы ей угодить. Былую жизнь, которая рухнула и обернулась неволей под дворцом дама’тинг.

Каджи засмеялся, старательно повторяя ее действия. Двумя руками он сгреб губчатую массу, зажал в кулачки и больше рассыпал, чем донес до рта. Ашия снова прыснула. Она возненавидела безмозглую Кадживах за то, что та послала ее с кузинами к Инэвере, и вторично – после разлуки с сестрами ради брака с Асомом. Но все это привело к минуте нынешней – к смеху Каджи, и тот с лихвой окупал былые страдания.

Впрочем, глядя, как сын впервые в жизни пробует желтый кулич Тикки, Ашия не забывала следить за шпионом. Он отступил, но недалеко. Она чуяла его запах.

Ашия вытерла липкие ладошки Каджи и уложила малыша на одеяльце в углублении щита. Даже если подведут наружные метки, его защитят те, которые бегут по ободу, а дальше она подоспеет.

Затем она взяла измаранное бидо Каджи:

– Тебе, сынок, можно оправляться в круге, но мне, боюсь, не положено. – Она поцеловала его. – Я сейчас же вернусь.

Ашия пошла медленно – на случай, если хищник продолжает слежку, и притворилась, будто ей не подняться без палки. Шаркая, она покинула круг света и юркнула за дерево.

Как только Ашия очутилась вне поля зрения предполагаемого шпиона, она сбросила тяжелое верхнее платье и осталась в легких, словно перышко, черных шелках шарум’тинг, укрепленных пластинами меченого стекла. Затем активировала хора тишины и, бесшумно взобравшись на дерево, затерялась в ветвях.

Каджи, как с ним часто бывало, разговаривал сам с собой, в основном издавая нечленораздельные звуки. Ашия сосредоточилась, передвигаясь в унисон с ними так же, как поступал хищник. Подобно колибри среди цветов, она перепархивала с дерева на дерево и вскоре, обогнув лагерь и углубившись в лес, увидела наконец шпиона.

Терн потерял день и собрал полезные сведения, хотя в Лактоне его не ждали. Дорога была небезопасна для старухи-красийки с ребенком. Шарумы были врагами – ему пришлось в это поверить, но женщины и дети не захватывали его родину.

Женщина произвела на него сильное впечатление и возбудила некоторые подозрения. Она горбилась, якобы не в силах держаться прямо, но ехала с ребенком за плечами целый день и останавливалась, только чтобы покормить его или переодеть. А в поздний час не выказала страха, хладнокровно нашла себе место подальше от дороги и разбила лагерь.

Красийские женщины славились выдержкой. В своих общинах они выполняли бо́льшую часть работ, вели дела, возводили дома, забивали скот и растили детей.

Чего они не делали, так это не участвовали в боях. Ни с людьми, ни тем более с демонами. У этой даже не было оружия, только побитый щит, и все же она без тени тревоги готовилась встретить ночь. С заходом солнца страх охватывал даже Терна. Поэтому он и выжил.

Кто эта женщина? И кто ее малыш – сын? Внук? Или очередной сирота, как Терн? Эверам свидетель – историй о разрушенных местных семьях ходило без счета. Красийцы либо потопили, либо захватили больше половины лактонского флота и удержали селения, но понесли чудовищные потери. Может быть, эти двое идут в Доктаун искать отца?

А может, женщина служит в приюте? Своего рода вестница, которая развозит детей по семьям, готовым их принять. Красийцы всегда привечали детей шарумов, которые ушли одиноким путем. В дальнейшем они пополняли ими поредевшие ряды воинов. Какая семья откажется от здорового сына-красийца?

Но едва она распеленала младенца, Терн понял, что ошибался. Кем и чем бы она ни была, в ее материнской любви не приходилось сомневаться.

Он наблюдал, согреваясь красийскими словами, которые выкрикивал малыш, и ответами матери.

Релан внушал своим детям, что они обязаны знать, кем являются и откуда родом. Он учил их родному языку, песням и танцам. Преподавал сыновьям шарусак и мечтал подыскать дочерям хороших мужей.

В последнее время Терн часто слышал отцовский язык, но неизменно в бранной форме. А эта женщина радовалась, смеялась, и это было лучшее, что запомнилось Терну.

Тогда он понял, что человек, способный столь самозабвенно любить и веселиться, не может быть ему врагом. Они, несомненно, направлялись в Доктаун, и он решил оберегать их в пути, пусть даже ценой своего времени. Он будет охранять их сон и отгонять недрил.

Женщина уселась с ребенком и, не успел Терн осознать происходящее, обнажила грудь.

Терна бросило в жар, и он поспешно отвернулся. Поздно. Увиденное опалило его воображение. Образ не отступил даже после нескольких глубоких вздохов. Грудь молодой женщины. Грузность, прибавлявшая ей лет, сообщалась поддевкой – армированным черным одеянием шарума. Зрелище более редкое, чем женщина, несущая родовой щит, но тоже не из ряда вон выходящее. Этим отчасти объяснялось ее спокойствие на закате.

По шороху одежды Терн понял, что кормление завершилось, и осмелился глянуть на них снова в тот миг, когда малыш вцепился в рукав матери и встал. Крепко держась за нее, показывая пальцем и выкрикивая слова, он заковылял по лагерю. Терн придвинулся ближе, не желая пропустить ничего.

Но затем женщина отнесла сына обратно к костру и запела песню, которой Терн не слышал много лет. Песня в честь дня рождения – хвала Эвераму, даровавшему жизнь.

Сколько раз ее пели в семействе Терна? В доме Дамаджа их было семеро.

Голос женщины был самым прекрасным и неземным, что выпадало слышать Терну, не считая дуэта жен Восьмипалого на его похоронах. Терн затерялся в его звуке, закутавшись в него, словно в теплое одеяло.

И вспомнил на миг голоса родных. Как пели хором братья и сестры. Отцовский бас. И мать, всегда направлявшую песню.

Он проглотил комок в горле и сморгнул внезапные слезы. Попытался еще раз ухватиться за воспоминание, услышать их снова, но все растаяло дымным облачком. В груди зарождались рыдания, и он знал, что сдерживаться долго не сможет.

Задержав дыхание, Терн ретировался со всей возможной поспешностью. Отойдя достаточно далеко, он привалился к дереву, соскользнул на сырую почву и расплакался.

Ашия следила за шпионом, полнясь сомнениями.