Крестоносец - Бен Кейн

— Как, друг мой? — воскликнул Ричард. — Кто-то еще жив? Где эти люди?

— В цитадели, сир. Ждут прихода смерти.

Крикнув капитану, король велел идти на веслах к берегу полным ходом. Приказ передали и на другие корабли.

— Готовьтесь к бою, — бросил нам король, радостно улыбаясь.

Ожидая битвы, мы облачились в хауберки. Я подумывал, не натянуть ли кольчужные штаны, но король, заметив это, помотал головой.

— Насчет шлема тоже не утруждайся, Руфус, — сказал он. — До берега близко, а у нас нет времени выуживать из воды тонущих.

Я кивнул. Сердце у меня колотилось.

Галера стремительно разрезала поверхность моря. Налегая на весла, гребцы молились. Заметив наше приближение, турки разразились воплями и криками. Загремели барабаны и цимбалы, эта зловещая путаница звуков напомнила мне об Арсуре.

Ричард сновал туда-сюда, сжимая в руке датскую секиру и раздавая приказы. Жандармы стали спускать тетивы, как только мы оказались на расстоянии полета стрелы, и целились в то место, где нам предстояло высадиться.

— Стреляйте и перезаряжайте. Стреляйте снова и перезаряжайте так быстро, как только сможете! — наставлял король арбалетчиков. — Расчищайте для нас дорогу. Я иду первым, следом мои рыцари, а затем вы, жандармы. С нами Бог!

— Бог и Львиное Сердце! — провозгласил де Дрюн.

Мы все еще горланили, когда нос заскрипел по песку, корабль потерял ход и остановился. Я держал островерхий щит короля, пока тот взбирался на борт, под лихорадочное щелканье спусковых рычагов. Потом подал щит:

— Будьте осторожны, сир.

Он расхохотался и спрыгнул.

Настал мой черед. Рис подал мне щит. Он был в гамбезоне и явно готовился вступить в битву. Я задержался на миг, разглядел короля, бредущего по пояс в воде к берегу. На песке валялись несколько десятков убитых, сраженных стрелами, но куда больше живых турок поджидало короля. «Нас», — поправил я себя и прыгнул.

Теплая вода приятно ласкала ноги, пока я нагонял Ричарда.

— С вами, сир! — гаркнул я.

— Дезе!

Возглас Ричарда был звучным и гордым. Солнце отражалось от его секиры.

Я смутно слышал всплески у себя за спиной, но все мое внимание было сосредоточено на врагах впереди. По сотне на одного нашего. Соваться на берег было сущим безумием, но, бросая взгляд на гиганта с золотой гривой слева от меня, я забывал о страхе. Ричард был рожден для такого, он упивался всем этим. Когда мы достигли отмели, он, вместо того чтобы замедлить шаг, тяжело побежал.

Я держался возле него.

Должно быть, рядом были наши — де Дрюн рассказывал потом, что по пятам за нами шли де Шовиньи и де Бетюн, а также Рис и еще два рыцаря: Жоффруа де Буа и Пьер де Прео. С корабля спрыгивали и другие. Но казалось, будто мы вдвоем идем против всей сарацинской рати.

Не берусь описать, какое чувство сильнее взыграло во мне, по мере того как мы приближались к врагу: страх или возбуждение. Плотными шеренгами стояли они, в островерхих шлемах, с круглыми и продолговатыми щитами, в кольчугах и пластинчатых доспехах, вооруженные копьями и луками, булавами и мечами. Их был легион. Никогда не сталкивался я с таким пугающим неравенством сил, но и такого восторга никогда не испытывал. Мы с Ричардом вместе свершим свою судьбу, думал я, и постараемся перебить как можно больше неверных, прежде чем они срубят нас. Я умру рядом с королем, с именем Джоанны на устах. Более славного конца нельзя представить.

— Дезе! — снова взревел король.

И тут я буквально оторопел: вместо того чтобы наброситься на нас, ближайшие турки попятились. С перекошенными от ужаса лицами, вереща что-то на своем языке, они пихали и толкали друг друга в отчаянном стремлении уклониться от нашего жаждущего крови оружия.

Мы налетели на них. Секира Ричарда опустилась, раскроив череп ближайшего турка. Мой меч отсек чью-то руку. Снова взметнулась и упала секира короля, рухнул еще один враг. Я нанес укол сарацину в спину и преуспел. Мы рвались вперед, круша всех. Никто не пытался сопротивляться, такой заразной оказалась паника. Испуганно вопя, безжалостно топча упавших, бросая щиты и оружие, враги перестали походить на войско и превратились в мятущуюся толпу.

Столь малым числом мы обратили их в бегство, думал я, чувствуя, как по жилам разливаются гордость и ликование.

Продвинувшись еще немного, Ричард остановился, чтобы перевести дух и собрать вокруг себя воинов. Теперь нас было около шестидесяти рыцарей и почти три сотни солдат, пизанцев и генуэзцев.

— Более чем достаточно, — с ухмылкой объявил король.

Под его твердым руководством мы быстро соорудили нехитрую стену из валявшихся на берегу бочек, брусьев и досок — обломков разбившейся барки. Протянувшись через пляж между нами и основными силами сарацин, эта преграда обещала хоть какую-то защиту в случае контратаки.

Едва покончив с этим, мы ворвались в Яппу. Большинство сарацин, находившихся внутри стен, не подозревали о нашем присутствии, столь стремительной оказалась высадка. Мы налетели на поганых, словно ангелы возмездия, и долго еще небо оглашали жалобные вопли, а кровь стекала в канавы и собиралась в лужи на улицах.

Сообразив, что мы идем на выручку, защитники цитадели устроили вылазку, ударив противнику в тыл. За считаные минуты в городе не осталось ни одного живого турка.

Ричард дал нам отдохнуть ровно столько, чтобы утолить жажду, затем повел весь отряд через равнину прямиком на лагерь Саладина. Наше появление стало последним ударом для уже перепуганных сарацин. Кто на лошади, кто на своих двоих, они отступили, оставив шатры, припасы, оружие и добычу. В панике бросали все — даже котлы с бурлящим жарким так и остались висеть на кострах. Мы преследовали врагов, пешими, с милю или более, пока король, по-прежнему смеявшийся, не распорядился остановиться.

— Полагаю, они свой урок получили, — объявил он, припадая к захваченному во вражеском лагере меху с вином. Несколько раз кадык его совершил поступательные движения, затем король, приятно удивленный, посмотрел на мех. — Божьи ноги, а оно вкусное! Держи, Руфус.

Я поймал брошенный им мех, отсалютовал королю, попил, потом вручил мех Торну. Тот, сделав глоток, передал вино де Бетюну.

Мы — братья по оружию, подумал я с суровой гордостью. Связанные дружбой и кровью.

И это наш час.

Саладин, благородный враг, умел быть и безжалостным, а его воины отличались дикостью. Вернувшись в город, мы обнаружили, что турки перерезали всех тамошних свиней — эти животные считаются у мусульман нечистыми — и навалили кучи туш. Затем, сознательно желая нанести оскорбление, бросали поверх вонючих свиней тела убитых защитников. Взбешенный