Возвращение Амура - Станислав Федотов

Народ – тоже молчком – расступился, пропуская купца и идущих за ним начальников – атамана, пристава и исправника. Атаман отворил дверцу кибитки, Кивдинский, уже занеся ногу, вдруг передумал и повернулся к односельчанам:

– Кто ж из вас предал меня, сучьи вы дети? Я ли вас не обласкивал, я ли не выручал? Забы-ыли, все добро мое забы-ыли… Вы же ноги должны мне целовать!

– А мы и целовали, – высунулся Ведищев. – Лень не лень, а кажинный день. И ласку твою ременную со свинчаткой помнить будем, и удавку долговую добрую…

– Ну, погоди, козопас, – прошипел Кивдинский. – Я в своих молитвах тебя не раз помяну.

– Молись, молись рогатому – можа, и приберет тебя.

4

Наутро в Петропавловском был большой переполох: из каталажки, что располагалась в теплой пристройке к правлению, сбежал арестованный Христофор Петрович Кивдинский. Сторожа из станичников, назначенного приставом Пепеляевым, нашли лежащим без памяти у взломанной двери в каталажку, оружия при нем не оказалось. Когда казака привели в чувство, он рассказал, что где-то после полуночи задремал, а проснулся и сразу же получил удар чем-то тяжелым по голове, не иначе как ломиком, которым и был сорван висячий замок вместе с пробоем. Кто его бил, кто срывал замок, осталось неизвестным. Однако, как во всеуслышание заявил исправник Шамшурин, из усадьбы Павла Кивдинского исчез охранник по прозванию Хилок, тот самый, кто не хотел никого пускать во двор.

Допрашивали сына и других домочадцев – все клялись и божились, что знать ничего не знали, что если Хилок и помог в побеге, то лишь по своей личной привязанности к хозяину. А куда бежали – бог ведает. Может, на одну из таежных заимок, которым у старика Кивдинского по горным распадкам несть числа. Чтобы их все проверить – года не хватит.

Как ни грозился исправник сгноить всех на каторге, как ни ругался самыми распохабными словами, как ни топал ногами – результата не было ни на грош, ни на полушку. Пропал купец-миллионщик.

Делать нечего – составили бумагу, в которой отразили все как было, подписали ее, кому следовало, – сторож, атаман, пристав и сам земский исправник, и с этой бумагой Шамшурин с полицейскими отбыли восвояси.

1

Декабрь в Петербурге выдался на редкость снежный и одновременно морозный. Обычно обильные снегопады приходили с западным, сильным и влажно-ледяным ветром. А тут в сухом до звонкости воздухе вихрились северные, искристые и колючие снежинки, непрерывно мела поземка, быстро навеивая на уличный накат плотные валики, на которых спотыкались лошади и тормозились полозья саней. Дворникам прибавилось работы: широкими деревянными лопатами они расчищали проезжую часть улиц, тротуары, и от всей души ругали небесных распорядителей погоды, не забывая, однако, при этом креститься.

Графу Карлу Васильевичу Нессельроде тоже хотелось ругаться, но по-русски он не любил, а немецкие ругательства казались анемично-немощными в соотнесении их с поводом для применения. А поводом была хлесткая оплеуха, которую нанес министерству иностранных дел восточно-сибирский генерал-губернатор, выдворив из подведомственных ему пределов чету английских путешественников. И не только выдворив в сопровождении полиции, но и написав о том императору и своему министру Перовскому. По этому поводу и ехал сейчас к царю канцлер Нессельроде. Он смотрел в окно кареты на проступающие из рассветной мглы прекрасные дворцы Петербурга, на промороженную пустую улицу и думал о том, что в этом вся Россия – заледеневшая в своей пустынной красоте и неподвижности страна, – и пусть как можно дольше она остается в таком состоянии, а лучше – совсем останется. Никому не нужны ее бескрайние заснеженные, неуютные для цивилизованных людей земли. Да, они полны богатств, но богатства эти она сама принесет, кому и куда следует, и еще спасибо скажет за то, что их возьмут. Только не надо ее будоражить, как это пытается делать тот же Муравьев со своей идеей возвращения Амура. Шлет императору письмо за письмом – то просит разрешить какому-то там Невельскому отыскать устье этой якобы великой реки, чтобы Россия встала на нем, то предлагает создать Забайкальскую область и вместе с ней – казачье войско для продвижения на тот же Амур, а для создания войска – перевести заводских приписных крестьян в казачье сословие и принимать в казаки инородцев, всяких там бурят и тунгусов. И так далее, и так далее. И не думает своей тупой русской башкой – о Dummkopf! – что каждое его такое действие насторожит и настроит против России не только соседний Китай, но и Англию, и Францию, да и Японию тоже. Да что там настроит – уже настраивает, Donnerwetter! – этой своей высылкой безобидных путешественников. Нет, он, Нессельроде, конечно, понимает, что каждый путешественник есть потенциальный разведчик, но у России там секретов нет и быть не может, а за сплав англичан по Амуру Россия не отвечает – пусть Китай конфликтует с Англией, это есть их проблемы. А он, канцлер и министр иностранных дел, должен печься о международном спокойствии Российской империи, которое конечно же зиждется на ее собственной неподвижности. Не дай бог, ежели под воздействием муравьевых и им подобных она очнется, начнет ворочаться, возмечтав подняться в рост с Европой, но ничего для того не умея делать, и от неуклюжей неумелости своей заварит такую кашу, что и за сто лет не расхлебать…

Прервав угрюмые размышления канцлера, карета остановилась у входа в царские рабочие апартаменты Зимнего дворца. Дежурные гвардейцы взметнули сабли «на караул» и отворили графу высокие дубовые, наполовину застекленные двери, пропуская в просторный теплый вестибюль. Карл Васильевич сбросил шубу на руки подскочившему с поклоном лакею, второму отдал цилиндр и перчатки и довольно бодро для своих без малого семидесяти лет пошел вверх по широкой лестнице, покрытой ковровой дорожкой.

В кабинете государь и Перовский беседовали у окна, в которое издали, наклонив голову, как бы заглядывал ангел-хранитель, держащий крест на Александровской колонне. Нессельроде давно заметил, что император неравнодушен к творению Орловского, вознесенному над миром гением архитектора Монферрана: скульптор запечатлел в ангеле черты Александра Первого, и Николай Павлович в минуты тяжелых раздумий словно обращался за советом к царственному брату. Может быть, именно поэтому колонна лицом ангела была обращена на север, к Зимнему дворцу, а не на запад, что было бы более естественно для памятника победы над французами, поскольку оттуда в Россию пришла армия Наполеона. Наверное, так повелел Николай.

– Так вы утверждаете, Нессельроде, что супруги Остин и их путешествие прошли мимо вас? – сухо спросил император, кивком ответив на поклон канцлера.

– Это имя мне неизвестно, ваше величество, – с достоинством ответил тот. – Однако это не значит, что имеют место быть какие-то нарушения в моем министерстве. Иностранцев приезжает много, мне о каждом знать необязательно.

Император согласно наклонил голову, сел за стол, знаком пригласил сесть министров, задумчиво постучал пальцами по столу:

– Да, у них были необходимые документы… – И вдруг усмехнулся: – Были, да сплыли. – Перовский сдержанно улыбнулся шутке, Нессельроде недоуменно поднял брови. Император счел возможным пояснить: – Утонули. Однако, Карл Васильевич, вам не кажется подозрительным столь пристальный интерес англичан к востоку Сибири? Кто там оказался только в этом году, подскажите, Лев Алексеевич.