Наталья Гончарова - Вадим Старк

В этот же день, 23 ноября, Дантес, вновь находившийся на дежурстве, письмом поздравляет невесту с именинами:

«Мой дорогой друг, я совсем забыл сегодня утром поздравить вас с завтрашним праздником. Вы мне сказали, что это не завтра; однако я имею основание не поверить вам на этот раз: так как я испытываю всегда большое удовольствие, высказывая пожелания вам счастья, то не могу решиться упустить этот случай. Примите же, мой самый дорогой друг, мои самые горячие пожелания; вы никогда не будете так счастливы, как я этого желаю вам, но будьте уверены, что я буду работать изо всех моих сил, и надеюсь, что при помощи нашего прекрасного друга я этого достигну, так как вы добры и снисходительны. Там, увы, где я не достигну, вы будете по крайней мере верить в мою добрую волю и простите меня. Безоблачно наше будущее, отгоняйте всякую боязнь, а главное — не сомневайтесь во мне никогда; всё равно, кем бы мы ни были окружены — я вижу и буду видеть всегда только вас; я — ваш, Катенька, вы можете положиться на меня, и, если вы не верите словам моим, поведение мое докажет вам это.

Ж. де Г.

P. S. Завтра я смогу повидать вас только после 2-х».

На 24 ноября приходится празднование Дня святой великомученицы Екатерины, это был день именин Е. Н. Гончаровой, Е. И. Загряжской и Е. А. Карамзиной. Наступил, казалось бы, благополучный финал ноябрьской истории. Пушкин заехал поздравить вдову историографа, но долго не задерживался, ибо дома у него были свои именинницы. Жуковский в этот день сказал Соллогубу, что письмо Геккерену, которое ему читал Пушкин, отправлено не будет. В общем, как многозначительно и с явным облегчением закончила Е. И. Загряжская свое письмо Жуковскому, написанное на следующий день после помолвки Дантеса и Екатерины Николаевны, «все концы в воду».

После аудиенции у Николая I Пушкин на какое-то время обрел душевный покой. Более десяти лет прошло с тех пор, как Пушкин имел откровенную беседу с императором 8 сентября 1826 года. Тогда, освобожденный из ссылки, Пушкин «в надежде славы и добра» написал даже благодарственные «Стансы», обращенные к царю. Давно уже разочаровавшийся в своих надеждах на императора, поэт теперь был удовлетворен тем, что дело его хотя бы известно Николаю. Затихла и противная сторона; Дантес почти перестал появляться в свете, прежде всего в тех домах, где бывали Пушкины. Это затишье продолжалось месяц, с конца ноября до конца декабря, и дало Пушкину возможность работать, что без душевного покоя было вовсе невозможно. Однако это было затишьем перед бурей, что понимал в первую очередь сам поэт.

Предстоящий зимний сезон требовал новых и новых расходов. 25 ноября Пушкин под залог шалей, жемчуга и серебра вновь берет деньги у Шишкина, на этот раз 1250 рублей. К тому же 1 декабря 1836 года истек срок возврата восьми тысяч рублей по двум заемным письмам князю Н. Н. Оболенскому, но Пушкин просит отложить расчет до марта 1837 года. Наталья Николаевна продолжала блистать в свете красотой и нарядами. Пушкин сопровождал ее на балы. Несмотря на то что он все еще носил траур по матери, на этот раз он не отказался и от приглашений в Аничков дворец, где присутствовал с женой на придворном балу в воскресенье 29 ноября. Вечер следующего дня они провели у Вяземских. 1 декабря Пушкины с А. И. Тургеневым были в Михайловском театре на представлении драмы «Сумасшедшая» и двух водевилей: «Бал банкира» и «Сатениль». После театра они отправились в гости к Карамзиным, отмечавшим день рождения покойного историографа.

За всеми увеселениями мрачные мысли не оставляли Пушкина. 4 декабря на именинах жены Греча, как заметили некоторые гости, он был «не в своей тарелке», мрачно задумчив и рассеян. Пробыв всего с полчаса, Пушкин, надевая поданную лакеем медвежью шубу и меховые сапоги, сказал Гречу, провожавшему его до передней: «Всё словно бьет лихорадка, всё как-то везде холодно и не могу согреться; а порой вдруг невыносимо жарко. Нездоровится что-то в нашем медвежьем климате. Надо на юг, на юг!» И что-то было в произнесенной фразе от известного монолога Гамлета: «Неладно что-то в датском королевстве».

Главный праздник, открывавший зимний сезон, — это Никола зимний, именины императора, к которым готовился весь свет. Готовились праздновать и в доме Пушкиных: еще 9 ноября 1836 года Екатерина, обращаясь в очередной раз за деньгами к брату Дмитрию, просила его «принять во внимание, что 6 декабря у нас день больших торжеств». В день тезоименитства императора состоялся традиционный прием в Зимнем дворце, на котором присутствовал и Пушкин с женой. А. И. Тургенев, прибывший как раз в те дни в Петербург, записал в дневнике свои впечатления от приема, заметив: «Пушкина первая по красоте и туалету». На другой день, 7 декабря, он написал в Москву А. Я. Булгакову: «Я был во дворце с 10 часов до 3 ½ и был почти поражен великолепием двора, дворца и костюмов военных и дамских, нашел много апартаментов, новых и в прекрасном вкусе отделанных. Пение в церкви восхитительное! Я не знал, слушать ли или смотреть на Пушкину и ей подобных? — подобных! но много ли их? жена умного поэта и убранством затмевала других…»

Балы сменялись приемами и перемежались дружескими вечерами. 10 декабря А. И. Тургенев присутствовал на французском спектакле Михайловского театра в ложе Пушкиных. После театра они вместе отправились к Вяземским. 15 декабря Тургенев проводит вечер у Пушкиных в разговорах о поэзии и о восстании 14 декабря 1825 года. Поэт прочел «Памятник» и неотосланное письмо Чаадаеву. На другой день Пушкины вновь провели вечер у Вяземских в компании с Люцероде, Жуковским, В. А. Перовским, А. И. Тургеневым, Э. К. Мусиной-Пушкиной; Тургенев записал в дневнике: «Эмилия и ее соперница в красоте и в имени». 17 декабря Пушкин с женой посещают бал у генерал-майора Е. Ф. Мейендорфа, с которым он беседует о записках Патрика Гордона, сподвижника Петра I, «История» которого так и не будет им дописана.

Тургенев, столь часто встречавшийся тогда с Пушкиным, поселился в этот свой приезд в гостинице Демута на Мойке: «Пушкин мой сосед, он полон идей, и мы очень сходимся друг с другом в наших нескончаемых беседах; иные находят его переменившимся, озабоченным и не вносящим в разговор ту долю, которая прежде была так значительна. Но я не из числа таковых, и мы с трудом кончаем одну тему разговора, в сущности не заканчивая, то есть не исчерпывая ее никогда; его жена повсюду прекрасна как на балу, так и в своей широкой черной накидке у себя дома. Жених ее сестры очень болен, он не видается с Пушкиными».

С 13 декабря в приказе по полку Дантес значится больным «простудною лихорадкою». Болезнь Дантеса и вовсе избавила Пушкина от возможных встреч, но не могла избавить от постоянных разговоров о предстоящей свадьбе: о ней говорил весь город, сплетни дошли до Варшавы и провинции. Один Пушкин, кажется, не верил в нее до самого венчания. Данзас, будущий секундант Пушкина, однажды встретив его с женою и свояченицами на выходе из театра, поздравил Екатерину Николаевну, на что Пушкин пошутил: «Моя свояченица не знает теперь, какой она будет национальности: русскою, француженкою или голландкою?» Недогадливый Данзас не усмотрел в этой шутке ничего обидного, посчитав ее проявлением милой любезности по отношению к невесте.

Дом Пушкиных был по-прежнему закрыт для Дантеса. Как полагали современники, а до недавнего времени и потомки, жених и невеста виделись только у тетки Загряжской в обусловленные часы. Однако оказалось, что Екатерина, забыв все условности, навещала Дантеса на его квартире. В нескольких письмах Дантеса невесте, которые стали известны в наши дни, встречаются упоминания о таких визитах. Так, во второй половине декабря он пишет: «Я не попросил вас подняться ко мне сегодня утром, поскольку г-н Антуан, который всегда поступает по-своему, счел нужным впустить Карамзина, но надеюсь, завтра не будет препятствий повидаться с вами, так как мне любопытно посмотреть, сильно ли выросла картошка с прошлого раза». Что имеется в виду под картошкой, точно сказать невозможно, это могло быть понятно только им двоим. Можно вспомнить версию о том, что Екатерина зачала своего первенца еще до брака. К ней вернул пушкинистов голландский ученый Франс Суассо, выдвинув в своих сравнительно недавних исследованиях новые доводы в ее пользу. Хотя вполне возможно, что речь в письме Дантеса идет всего лишь о проявлениях у его невесты простуды, тем более что в постскриптуме сказано: «Сейчас ко мне пришел барон и поручил побранить вас, что мало заботитесь о том, чтобы вылечить свою простуду». Однако как ни толкуй эти слова, очевидно, что Екатерина Николаевна в качестве невесты позволяла вольности со стороны жениха. Так, в другом письме, относящемся уже к концу декабря, скорее всего, к 24-му числу, незадолго до того как Дантес снова появляется в свете, он пишет: «Добрая моя Катрин, вы видели нынче утром, что я отношусь к вам почти как к супруге, поскольку запросто принял вас в самом невыигрышном неглиже».