Записки из чемодана. Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти - Иван Серов

Мы выехали в эту деревню и стали выяснять у задержанной, для кого она несет эти ботинки. Вышколенная немка без смущения отвечала, что это она заказала для жениха.

На мой вопрос, что с ногой жениха, она ответила, что одна нога у него короче другой. Тут же был задан вопрос: «Которая?» Немка быстро ответила: «Левая».

Я вынул из чемодана правый ботинок с протезом и говорю, сколько лет вы знакомы со своим женихом, она, смутившись, отвечает: «Три года».

Тогда я, положив перед ней ботинок, сказал, что за три года можно было бы уже знать, что у жениха не левая короче, а правая, и ботинок для правой ноги.

Тут она уж совсем растерялась. Я этим воспользовался и говорю, что мне все известно, куда вы ходили и для кого несете ботинки. Она заплакала и зло сказала, что все равно ничего не скажет. Я о ней ничего не знал.

Пришлось засесть с ней посерьезнее, и удалось выяснить следующее: эта немка являлась секретаршей Геббельса (заместитель Гитлера по пропаганде), работает у него уже более 5 лет. На днях он ей разрешил съездить к родным в пригородную от Берлина деревню и попутно в Берлине взять у сапожника заказ (его ботинки). Она все это выполнила, а вернуться в Берлин не удалось в связи с быстрым продвижением Красной Армии.

Эта упорная немка отвечала, что «не помнит, хромает ли доктор Геббельс», не говоря уже о том, что вначале сказала, что «не знает, как к ней попали ботинки шефа». Большего нам у нее пока не удалось выяснить, но мы её придержали у себя. Вот в таких условиях нам пришлось собирать нужные данные.

Все-таки нужно сказать, что впечатление, а вернее настроение исключительное — не потому, что наши доблестные советские войска подошли к фашистской столице и вот-вот ее займут.

Эта история имеет место всего лишь второй раз. Первый раз русская армия занимала Берлин во времена Суворова и второй раз — апрель 1945 года. О Берлине я мечтал 4 года, когда возможно удастся захватить Гитлера и его головорезов под Берлином и в Берлине, посмотреть фашистские порядки, которые там существовали, и все-таки самое главное — захватить живым или мертвым кого-либо из числа «фюреров»[292].

На следующий день мы уже ближе подходили к Берлину. Когда нас на КП собиралась группа человек 10–12, немцы открывали огонь минометный. Это свидетельствовало о том, что в предместьях Берлина имеются воинские части. Немецких самолетов и их наглого поведения, как это бывало в прошлом году, когда они на бреющем полете обстреливали наши колонны, не было и в помине.

Я решил войти в Берлин с армией генерала Берзарина, которая действовала с запада на Лихтенбергский район города.

День 21 апреля для меня незабываемый день, и очевидно, самый длинный день по событиям. С утра я выехал по шоссе Берлин-Варшава, как потом выяснилось, это привело в Лихтенбергский район Берлина. Берлин был как на ладони.

Не доезжая километра 3 до Берлина, был сильный минометный огонь со стороны немцев. Я забежал за дом, а там стояли танкисты, которые предупредили, что дальше ехать нельзя: они попытались прорваться в город, а немцы обстреливают танки «фаустпатронами», подбили наших несколько танков, которые двигались по шоссе. И я действительно в бинокль увидел впереди стоящие на шоссе дымящиеся танки, а также и по обе стороны шоссе, когда танки решились обойти подбитых и застряли в болоте.

В пригороде Берлина расположены дачные участки, маленькие домики. Вдоль шоссе, где немцы подбили наши танки, часто друг от друга росли громадные тополя, обойти горящие танки было невозможно. Пехота залегла. Когда я рассмотрел все это, мне как-то обидно стало, что мы не первыми войдем в Берлин. Столько готовились, и вдруг остановились.

Я нашел командира танкового батальона и говорю, доложите ваше решение. Он мне докладывает, что по шоссе двигаться нельзя, так как в дачных домиках сидят немцы с фаустпатронами и бьют наши танки. А обойти шоссе опасаются, так как болотистая местность и местами есть участки, залитые водой.

Я тогда спрашиваю: «А вы знаете, откуда стреляют?» Он мне показал в бинокль, откуда немцы стреляют, а именно несколько домиков, откуда немцы подбили танки и продолжают стрелять фаустпатронами.

Затем я спрашиваю: «И долго будем стоять?» — Стоит и молчит. Тогда я ему приказываю: развернуть пять танков для стрельбы прямой наводкой по этим домикам.

Командир батальона посмотрел на меня с удивлением, однако скомандовал приготовить орудия. Поставили танки на расстоянии 10–15 метров в линию. Я подошел к танкистам, поговорил с наводчиками орудий, проверил в панораму перекрестие, наведенное по домам, прицел и скомандовал: огонь. Танкисты с радостью открыли огонь.

Один дом загорелся, другой, и было видно, как из соседних домов выбегали немцы. Я залез в танк и как бывший артиллерист навел панораму на дом и сделал несколько выстрелов. Одним словом, в течение получаса эти домики были обезврежены и из них уже не стреляли…

Ура! На сердце радость. Мы врываемся в Берлин и не отстаем от других частей нашего фронта. Ведь четыре года упорных боев с фашистами остались позади. Сейчас наша взяла. Победа!

За нами справа и слева поднялась пехота и пошла, постреливая больше от радости, что подходят к Берлину.

Эти три километра мне показались долгими, так хотелось быть в этом фашистском логове. Наконец мы уже едем по улице. Пехотинцы тоже подтянулись и, прикрываясь танками, с автоматами наизготовку идут. На лицах радость. Танкисты хоть и не видят, но машут рукой.

Продвигаясь по улицам, мы видели 5 — 6-этажные дома и другие признаки большого города. Правда, немцев никого не было. Я поехал дальше. Смотрю, на одном из поворотов стоит наш регулировщик с флажком. Я спрашиваю: а где начальство? К моему удивлению, регулировщик говорит: только что проехал командующий армией Берзарин налево. Я за ним. Увидел пыль и туда.

В общем, догнал Берзарина, и поехали выбирать дом, где бы расположиться. Он показал на большой дом и сказал, я отсюда буду руководить войсками. Сюда телефонисты подтянут связь. Я ему указал на дом напротив и сказал, что в этом доме я остановлюсь. А связистам передайте, чтобы и мне ВЧ-связь. В то время я руководил ВЧ-связью НКВД.

Попрощавшись наскоро с Берзариным, я ему сказал, что наконец-то добрались до Берлина. Мы поздравили друг друга с вступлением в Берлин.

Затем я поехал по улицам Берлина. В одном месте мы увидели большое количество людей. Подъехали — оказалось, интернациональный лагерь военнопленных, загороженный проволокой. Там были французы, голландцы, бельгийцы, украинцы, русские и другие национальности.

Нас обступили, но охранявшие их украинцы не отходили. Я тогда прогнал «охранников» и сказал: «Расходитесь по домам».

Некоторые стали робко задавать вопросы: «А мы французы, куда нам?» Я ответил: «Во Францию». Подскочил один из украинцев-охранников и говорит: «А нам тоже можно до хаты?» Радости у них не было конца. Меня бросились целовать и благодарить Красную Армию.