Девушка, которая застряла в паутине - Давид Лагеркранц

– В удобной для шантажа ситуации?

– Представляешь, какое это преимущество! И они, конечно, используют его по максимуму. Наши ребята ведь воровали не только у крупных концернов. Они еще грабили мелкие семейные предприятия и новаторов-одиночек, которые борются за выживание. Было бы очень некрасиво, если б это вышло наружу, поэтому возникает достойная крайнего сожаления ситуация, когда наши парни понимают, что вынуждены помогать не только Экервальду с командой, но и преступникам.

– Ты имеешь в виду «Пауков»?

– Именно. И какое-то время все стороны, наверное, остаются довольны. У них получается большой бизнес, и у всех денег куры не клюют. Но вот в действие вступает маленький гений, некий профессор Бальдер, и начинает разнюхивать с той же компетентностью, какая свойственна ему во всем, за что он берется; поэтому он узнает об их деятельности – по крайней мере, частично. Тут все, ясное дело, страшно пугаются и осознают, что надо что-то делать. Как именно происходило принятие решения, я точно не знаю. Однако, предполагаю, наши парни надеялись, что будет достаточно юридических мер, шумихи и угроз со стороны адвокатов. Но не тут-то было – ведь они повязаны с бандитами. «Пауки» же предпочитают насилие. На какой-то поздней стадии они посвятили наших парней в свои планы, чтобы привязать их к себе еще теснее.

– Господи!

– Именно. Но это всего лишь маленький гнойник на теле нашей организации. Мы проанализировали остальную деятельность, и она…

– Наверняка является чудом высокой морали, – резко сказал Микаэль. – Но мне на это наплевать. Мы здесь говорим о людях, которые не остановятся ни перед чем.

– Насилие обладает собственной логикой. Начатое необходимо завершать. Но знаешь, что в этой истории забавно?

– Не вижу ничего забавного.

– Ну, тогда парадоксально. Я ничего не узнал бы об этом, если б к нам во внутреннюю сеть не внедрился хакер.

– Еще одна причина оставить хакера в покое.

– Я оставлю, пусть она только расскажет, как действовала.

– Почему это так важно?

– Ни один гад больше не сможет взломать мою систему. Я хочу точно знать, как действовала Оса, и принять меры. Потом я оставлю ее в покое.

– Не знаю, насколько можно верить твоим обещаниям… Но меня интересует кое-что другое, – продолжил Микаэль.

– Выкладывай.

– Ты назвал двух парней, Баркли и Эббота, если не ошибаюсь. Ты уверен, что на них все заканчивается? Кто начальник отдела промышленного шпионажа? Наверняка кто-нибудь из ваших шишек, не так ли?

– К сожалению, я не могу назвать его имя. Оно засекречено.

– Значит, мне придется с этим смириться.

– Придется, – неколебимо заявил Эд, и в этот момент Микаэль заметил, что пробка рассосалась.

Профессор Чарльз Эдельман стоял на парковке Каролинского института и размышлял над тем, какого черта он согласился. Он сам толком этого не понимал, да и нельзя сказать, чтобы у него имелось свободное время. Однако он только что согласился заняться делом, из-за которого ему пришлось отменить целый ряд встреч, лекций и конференций.

Тем не менее профессор почему-то пребывал в приподнятом настроении. Он был очарован не только мальчиком, но и молодой женщиной, которая выглядела так, будто приехала прямо после драки в переулке, но при этом управляла новеньким «БМВ» и говорила с непререкаемым авторитетом. Почти не сознавая, что делает, он отвечал на ее вопросы «да, ладно, почему бы и нет?», хотя это явно было неразумно и поспешно, и проявил лишь капельку независимости, отказавшись от всякого вознаграждения. Даже сказал, что сам будет оплачивать дорогу и гостиницу. Вероятно, он испытывал чувство вины. Конечно, его переполняла доброжелательность по отношению к мальчику, но, что еще важнее, у него проснулось научное любопытство. Савант, способный одновременно рисовать с фотографической точностью и факторизовать натуральные числа – это его глубоко восхитило, и, к собственному удивлению, он решил даже плюнуть на Нобелевский банкет. Эта молодая женщина просто лишила его рассудка.

Ханна Бальдер сидела на кухне, на Торсгатан, и курила. Казалось, будто она в последние дни почти только и делала, что сидела здесь и дымила с ощущением кома в желудке. Правда, ей усиленно оказывали поддержку и помощь. Но это не играло особой роли, поскольку ее также необычайно часто били. Лассе Вестман не переносил ее волнения – вероятно, оно лишало его возможности в полной мере терзаться самому. Он постоянно взрывался и кричал: «Неужели ты не можешь даже уследить за собственным сыном?» – и частенько распускал руки или швырял ее через всю квартиру, точно тряпичную куклу. Сейчас он наверняка тоже взбесится – она неосторожным движением пролила кофе на посвященные культуре страницы газеты «Дагенс нюхетер», а Лассе только что ругался по поводу напечатанной там театральной рецензии, сочтя ее слишком доброжелательной по отношению к нескольким коллегам, которых не любил.

– Что ты, черт побери, наделала? – зашипел он.

– Извини, – поспешно сказала она. – Я сейчас вытру.

По уголкам его рта Ханна видела, что этого недостаточно. Она поняла, что он ударит ее, еще до того, как он сам осознал это, и поэтому настолько хорошо подготовилась к его пощечине, что не произнесла ни слова и даже не шевельнула головой. Просто почувствовала, как на глаза навернулись слезы и заколотилось сердце. Но дело было, собственно, не в ударе. Пощечина просто сыграла роль толчка. Утром ей позвонили и говорили настолько путано, что она почти ничего не поняла: Август найден, но опять исчез, и он, «по всей видимости», цел и невредим… «По всей видимости»… Ханна даже не понимала, стала меньше волноваться после этого известия или больше – тогда она была едва в силах слушать. И вот теперь время шло, а ничего не происходило, и никто, похоже, ничего нового не знал…

Внезапно Ханна встала, не заботясь о том, будут ее бить дальше или нет. Она пошла в гостиную, слыша за собой пыхтение Лассе. На полу по-прежнему лежали листы для рисования, на улице завывала сирена «Скорой помощи». Послышались шаги на лестнице. Кто-то идет сюда?… В дверь позвонили.

– Не открывай. Это опять какой-нибудь проклятый журналист, – прошипел Лассе.

Ханне тоже не хотелось открывать. Мысль о любых встречах вызывала у нее неприязнь. Тем не менее ей подумалось, что игнорировать звонок нельзя. Возможно, полиция хочет еще раз ее допросить, или вдруг они уже узнали что-то еще, хорошее или плохое… Она пошла к двери – и вспомнила Франса.

Ей вспомнилось, как он стоял на площадке лестницы и хотел забрать Августа. Она припомнила его глаза, и отсутствие бороды, и собственное желание вернуться к прежней жизни, до Лассе Вестмана, когда звонили телефоны и поступали предложения и когда страх еще не вонзил в нее свои когти. Затем она открыла дверь, не снимая предохранительной цепочки, и поначалу ничего не увидела – только лифт и рыжевато-коричневые стены. Потом ее словно током ударило, и в первое мгновение она почти отказывалась этому верить. Но перед нею действительно стоял Август! Волосы одним сплошным колтуном, одежда в грязи, на ногах слишком большие кроссовки – и тем не менее… Он смотрел на нее обычным серьезным, непостижимым взглядом. Ханна сорвала предохранительную цепочку и распахнула дверь. В общем-то, она не ожидала, что Август появится один, но все равно вздрогнула. Рядом с мальчиком, уставившись в пол, стояла крутая молодая женщина в кожаной куртке, с царапинами на лице и землей в волосах. В руке она держала большую дорожную сумку.