Седая весна - Эльмира Нетесова

— Не знаешь, не говори лишнего. Я любила тебя. Но не могла вешаться на шею. Поняла, что не нужна, не хочешь иметь семью, а я мечтала о ребенке. Сын для меня весь свет в этой жизни. Я так боюсь за него. Надо доучить. А сумею ли? Образование немало стоит. Выдержу ли? А надо!

— Сколько надо?

— Чего? — не поняла женщина.

— Денег на учебу сына?

— Восемь тысяч за год, — вздохнула баба.

Макарыч открыл комод, отсчитал деньги:

— На, возьми!

— Зачем? Я сама! Да и когда смогу вернуть?

— Рассчитаемся! У нас с тобой своя бухгалтерия и касса. Не для чужих глаз и ушей. Только смотри мне, чтоб к следующей встрече была как огурчик! Без слез и соплей!

— Когда ж будет та встреча? На погосте, что ль? — хныкнула баба.

— Чего? А ну, живо в постель! Я тебе, едрена мать, покажу, как заведомо прощаться! Ты, кошелка моя, еще лет пять мужика не захочешь! Ишь, рассуропилась! А ну, подберись!

— Ты все такой же, Макарыч! Тебя ни беды, ни время не берут! Нет тебе износу! — хохотала Юлька помолодевшим смехом.

— Слушай, Юль, вот теперь ты стала зрелой бабой. Поубавилось сквозняков в башке, меньше прыти, серьезной делаешься. Эдак в другой раз, когда ворочусь с Тюмени, женюсь на тебе!

— Ты никогда не женишься! Ни на ком!

— Это почему? — удивился Макарыч.

— Тогда, в нашу первую встречу, я была совсем молодой. Я, закрыв глаза, пошла бы за тобой на край света. Но ты не позвал и не взял с собой! Теперь уж старая и вовсе не нужна.

— Юлька! Не мог я тогда жениться. Ни на тебе, ни на другой. Много лет прошло с тех пор, нынче могу сказать, тогда я вором был. И все последующие годы убегал от самого себя, чтобы снова не поскользнуться. Ох и трудное это дело — переломить натуру. Нет, кенты не доставали. Они сами взяли общак «малины» — полную кассу. Это их устроило и ко мне не прикипались. Я откупился от них своей долей. Но не от себя. Последнее бывало непосильным… А искушений случалось много. На Северах народ доверчив. Хотя, может быть, меня просто проверяли. И я выдержал. Вот уже последние пять лет сплю спокойно. Не вижу во сне сейфы, инкассаторские сумки, полные денег. Не вскакиваю после этих видений в поту и в мыле. Не горят руки. И даже свою фомку наборную отмычку утопил в Тихом океане. А ведь мы с ней много лет фартовали неразлучно. Тогда я не мог завести семью. Ну какой муж из вора? Несчастной была б и ты. А зачем? Я сам виноват, себя за шиворот выдирал из болота. Я не был уверен в себе. Мне, сами того не зная, помогали мои соседи. Слепили из меня человека заново.

— Твои соседи не лучше других. Нынче все одинаковы, все воруют. И друг у друга, и где повезет. Иначе не выжить, не прокормиться. Если ты мне при знакомстве сказал бы, что воровством промышляешь, я бы испугалась. Теперь другое поражает, как без этого умудряются прожить? Сейчас дети воруют. А нам без того и вовсе невмоготу. Чем ты меня хотел сразить? — устало отмахнулась Юлька.

— Ты не поняла. Я был фартовым!

— И хрен с тобой! Не с жиру на такое решаются люди! Одних налоговая инспекция, других рэкет достал за яйцы. Нынче вор — вторая профессия всякою человека. Заставили нас! Куда деваться? И твои соседи без того не дышат. Не рассказывай мне басни.

— Не знаю, как ты капаешь, но я не сбрехал.

— Живу как все. Выкручиваюсь как могу. Одно время было хоть в петлю лезь. Обносились, обнищали вконец. А выход где? Зарплата — копейки, да и ту задерживали. В интим — стара. Сын с лотков пирожки воровать стал. С голода! Вот тебе и жизнь. А ты пугать собрался. Чем? Да я такое пережила, самому черту не пожелаю даже с похмелья. Мужа хоронить было не на что.

— Я воровал в банках!

— И хорошо делал! Не мелочился. Не у людей крал. А у тех, кто нас всю жизнь обворовывал!

Макарыч ожидал другой реакции и теперь сидел сбитый с толку.

— В свое время мне бабка рассказывала, за пучок колосков, за несколько картошин, взятых с поля, на пятнадцать лет отправляли на Колыму! Теперь на полях ничего не растет. Хозяев нет. А люди, помня прошлое, нынешним властям не верят. Вот я — учительница! А спроси, сколько получаю? Вслух сказать стыдно!

— Юль! Жить всегда было трудно. И все же именно из-за своего прошлого я не обзавелся семьей, не имею детей. Не позволил фартовый закон и своя совесть. Если б не это, еще тогда женился б на тебе. Теперь годы ушли. Страшно менять привычное. И потерять тебя боюсь, — признался неожиданно.

— Опять куда-то собрался поехать?

— Да, в Тюмень! Хочу пенсию заработать, чтобы не скулить в старости.

— А сколько здоровья потеряешь? Потом на его восстановление больше уйдет.

— Не пугай! Я уже закаленный. На Крайнем Севере, в Заполярье выжил.

— Ну, а я как?

— Жди!

— Сколько ж там будешь?

— По контракту еду. Это последний раз. Потом на якорь сяду. На пенсию уйду.

— Так мне ждать тебя?

— А куда ты денешься? — усмехнулся хозяин.

— Да кто меня знает? Прижмет нужда, выйду замуж по объявлению в газете.

— И что в ней напишешь? Сракатая вдова, весом в полтонны, ищет себе мужика с данными породистого жеребца, с мешком денег при себе и за плечами, с квартирой при всех удобствах, одомашненного, без возрастных проблем, надежного во всех отношениях, общительного, веселого. О себе: пережила одного мужика, надеюсь еще десяток урыть!

— Гад ты, Ленька! Хоть когда-нибудь хоронил родного человека?

Макарычу вспомнилась бабка и веселость как рукой сняло:

— Наверно, я и впрямь неудачно пошутил. Прости меня, дурака. А на будущее, что могу сказать тебе? Север он и есть Север. С ним заранее не загадаешь. Кто знает, что за это время может случиться? Доживу ли я? Ты, если путевый мужик попадется, не жди меня. Не теряй свое. Бабий век — короткий смех. Пока не все растеряла. Но не выходи за того, кто хуже меня. Лучше подожди. Тогда и я постараюсь вернуться живым…

Пять лет… Случалось, дни, недели и месяцы пролетали мгновением. Бывало, до конца вахты еле доживал. Он не связал себя никакими обязательствами и даже не писал Юльке писем. Он слишком привык к одиночеству и дорожил своей свободой. Не мог представить себе семейную жизнь. Но на последнем году что-то случилось с ним. Макарычу нестерпимо захотелось домой. К себе, под бок к соседям, где знал всех и каждого. Где мог войти в дом к любому, не оглядываясь на время, где люди помогали ему как родному. Где не разучились понимать без слов, сострадать и поддерживать.

В последние два месяца он часто видел во сне Юльку. И перед самым отъездом не выдержал, позвонил ей. Трубку поднял сын:

— Леонид Макарыч! Слышал о вас от матери!

— Позови ее к телефону!

— Сейчас, подождите! Мам! Тебя!