Описание Отечественной войны в 1812 году - Александр Михайловский-Данилевский

Что касается до отряда Винценгероде, находившегося вправо от армии и на одной с ней высоте, то оный, стоя в селе Сорочневе, на дороге из Можайска в Волоколамск, узнал о Бородинском сражении от французов, шатавшихся по деревням для отыскания пищи и захватываемых казаками. Винценгероде тотчас поехал за приказаниями к Князю Кутузову и по возвращении повел из Сорочнева отряд на Рузу, где нашли уже неприятеля. Полагая там французов не в значительном числе, он велел атаковать их, но, подойдя ближе, увидел по правую сторону города обширный неприятельский лагерь, занимаемый Вице-Королем. Французы, встревоженные появлением отряда Винценгероде в их тылу, стали в ружье, а наши, дождавшись ночи, обошли Рузу, вступили в Велкине на дорогу, между Рузой и Звенигородом, и сим движением предупредили неприятеля на пути в Москву. Когда Вице-Король тронулся вперед, Винценгероде, замедляя сколько можно марш его, отступил к Звенигороду, перешел в Спасском через Москву-реку и потянулся к Черепкову. Здесь получил он повеление явиться в главную квартиру, бывшую в Филях, а начальство над отрядом сдать Полковнику Бенкендорфу. Во время движения Винценгероде проселками от Рузы мрачные осенние ночи освещались пожарами. Крестьяне зажигали деревни, стога сена и скирды хлеба; отвсюду подымавшийся к небу пламень должен был возвестить Наполеону об участи, ожидавшей его в Москве; но завоеватель был увлечен роком!

В заключение остается упомянуть о мерах, касательно состава армии, принятых Князем Кутузовым во время движения от Бородина до Москвы. Милорадович был назначен командовать 2-й армией на место Князя Багратиона; Князь Шаховской 3-й дивизией, вместо Коновницына, заменившого Тучкова 1-го в командовании 3-м корпусом; Чоглоков 11-й дивизией, вместо Бахметева 1-го, Лаптев 23-й дивизией, вместо Бахметева 2-го, Фок 24-й дивизией, вместо Лихачева. 2-й и 3-й кавалерийские корпуса составили один, под начальством Корфа. Кавалерийским полкам приказано образовать меньшее число эскадронов, но комплектных, а пехотным полкам, в которых осталось менее 300 человек, не делиться на 2 батальона, но сводить людей в один. Для замещения офицерских вакансий Фельдмаршал дал на волю полкам и артиллерийским ротам выбрать достойнейших к производству портупей-прапорщиков, подпрапорщиков, далее унтер-офицеров и велел об удостоенных представить списки. 14 000 человек Московского ополчения расписаны по армейским полкам, для составления 3-й шеренги. Если бы, по числу старых рядовых, оказалось ратников больше, нежели на 3-ю шеренгу нужно, то велено было ставить ратников за дивизии в резервах, колоннами, и употребить их для командировок, а во время сражения для отвода раненых. Постигая всю важность, какую должны были иметь ополчения, если бы война долго продлилась, Князь Кутузов обращался с ними особенно блогосклонно. При распределении дружин по армейским полкам он отдал в приказе: «Всем чинам и лицам принимать воинов ополчения не яко солдат, постоянно в сие звание определенных, но яко на время представившихся на защиту Отечества. Воины Московского ополчения одежд своих не переменяют, бород не бреют – одним словом: остаются в прежнем их состоянии и по исполнении священной обязанности возвратятся в свои дома»[296].

Совещание на Поклонной горе. – Позиция перед Москвой. – Военный совет в Филях. – Решение оставить Москву. – Своз запасов на Калужскую дорогу.

1 Сентября армия выступила из Мамонова к Москве. Здесь, по общему убеждению, должно было произойти сражению, победить или пасть. Князь Кутузов опередил армию, осмотрел избранную накануне Беннигсеном позицию впереди Москвы и остановился на Поклонной горе, где встретил его Граф Ростопчин. Вокруг Фельдмаршала собрались первенствующие Генералы. Зрелище было величественное. На Поклонной горе соединились защитники России и совещались в виду Москвы, расстилавшейся, среди ясного, осеннего утра, во всей красоте своей, со всеми воспоминаниями Отечественной славы. Мысль оставить Москву без боя была еще чужда, но очаровательная надежда удержать неприятеля перед столицей продолжалась недолго. Один за другим возвращались посланные Князем Кутузовым для осмотра окрестностей Генералы: Беннигсен, Барклай-де-Толли и Ермолов, и Полковники: Толь, Мишо и Кроссар[297]. Одни утверждали мнение о невозможности принять сражение у Москвы; другие предлагали отвести армию левее от столицы и поставить ее правым крылом к Воробьевым горам, а левым к Калужской дороге.

Избранная Беннигсеном позиция пересекается рытвинами и излучистой речкою Карловкой, затрудняющей сообщения. Если бы построили на ней мосты, то они не были бы удобны для переправы, потому что, перейдя их, надлежало подниматься на крутые холмы. Позиция, препятствовавшая быстрому передвижению войск с одного места на другое, была также слишком пространна для армии, ослабленной Бородинским сражением. Позади, в самом близком расстоянии, находились столица и Москва-река, на которой стояло 8 плавучих мостов, но при столь крутых берегах, что, доступные пехоте, они были затруднительны для переправы конницы и артиллерии. К сим неудобствам присоединялось еще то обстоятельство, что в случае неудачного сражения армии надлежало проходить через один из обширнейших в свете городов, отчего трудно было соблюсти порядок на марше. Случись подобная позиция в нескольких переходах от Москвы, даже в одном марше, ее оставили бы при первом взгляде, но в виду Москвы медлили, совещались и придумывали: нет ли хоть какого-нибудь средства дать сражение? Иначе и случиться не могло. По тогдашнему общему образу мыслей не существовало столь великой жертвы, которой не должно было принести для спасения Москвы. Естественно, что в таких обстоятельствах продолжительны были соображения, попеременно представлявшиеся на Поклонной горе. Очевидным недостаткам позиции думали помочь многочисленной артиллерией и полевыми укреплениями, которые Беннигсен приказал строить рано поутру, еще прежде прибытия Князя Кутузова. Но пока сооружались редуты и утро проходило в совещаниях, окрестность покрывалась пыльными облаками, а из-за них показывались головы колонн, артиллерия и обозы: армия начала прибывать из Мамонова. Выслушивая различные предложения, Князь Кутузов не произносил ничего решительного. Он всегда держался правила одного древнего полководца, не хотевшего, чтобы и подушка его знала о его намерениях. Желая более скрыть свои мысли насчет оставления Москвы, которое он, конечно, уже предположил в уме, Князь Кутузов, выслушав Начальника Главного Штаба 1-й армии Ермолова, говорившего с жаром о невозможности принять на позиции сражение, взял его за руку и, пощупав пульс, спросил: «Здоров ли ты?» Около полудня Князь Кутузов уехал с Поклонной в Фили, не объявив своего мнения. Последние слова его были обращены к Принцу Евгению Вюртембергскому. Фельдмаршал сказал ему: «В этом деле мне надобно полагаться только на самого себя, каков бы я ни был, умен или прост». День склонялся к вечеру, однако не было еще отдано приказаний ни к сражению, ни к оставлению Москвы. Часу в пятом Фельдмаршал приказал созвать в свою главную квартиру, деревню Фили, Беннигсена, Барклая-де-Толли, Дохтурова, Уварова, Графа Остермана, Раевского, Коновницына, Ермолова, Кайсарова и Толя. Милорадович не был приглашен, по невозможности отлучиться от арьергарда. Беннигсена ждали долго. Приехав, он начал вопросом: «Выгоднее ли сражаться перед Москвой или оставить ее неприятелю?» Князь Кутузов заметил, что предварительно надобно объяснить положение дел, и, подробно изобразив неудобства позиции, сказал: «Доколе будет существовать армия и находиться в состоянии противиться неприятелю, до тех пор останется надежда счастливо довершить войну, но по уничтожении армии и Москва, и Россия потеряны». Потом сделал он другой вопрос: «Ожидать ли нападения в неудобной позиции или отступить за Москву?»